Три долі
Шрифт:
Куда бежать?
Долго она думала и передумывала. Солнце уже закатилось, она все думает. Звезды высыпали, а она все думает.
И слышит: едут!
Входит муж и рад ей.
– Я по тебе скучал! – говорит.
Протянул к ней руки, а она видит – на рукаве у него кровь!
– Что это на рукаве? – спрашивает.
– А это я охотился за красным зверем, – отвечает и смеется.
Услыхали товарищи и тоже засмеялись.
Поглядела она на мужа – был он ей нелюбый, а теперь еще стал и страшный.
Поглядела
Подумала, каково это жить с ними, и забыла все другие страхи, и положила убежать!
– Убегу, куда глаза глядят!
Сечевику очень нравилась сказка: какие важные дела ни заботили его голову, он так глядел на Марусю и так улыбался, точно его сладким медом поили.
– Только дождалась, что все выехали из дому, сейчас она наглухо позатворяла и ворота, и двери, и окна и пустилась бежать по лесу.
Ни дорог, ни тропинок, никакого следа не было, только вечерняя звезда ей светила, и по ней она путь держала.
Целую ночь она все шла да шла, а лес все гуще да гуще, все сплошней да сплошней.
Вот чуть-чуть забрезжилась утренняя заря, и тихо-тихо пробирались в лес алые полоски. Она уже подумала, что с зарею ей веселей станет, как вдруг слышит, за нею погоня, и все ближе, все ближе. Ветки трещат, кони фыркают, мужнин голос грозит: найду! и его товарищи переговариваются: вот тут она! вот там она!
Поглядела она туда и сюда – нет нигде приюту!
Только одно дерево стоит косматым шатром; она поскорей кинулась к тому дереву, взобралась на самую верхушку и притаилась.
Да в поспехе она уронила платок с шеи, и как погоня ворвалась на это место, сейчас они все и увидели белый платок на земле…
– Ай-ай! – сказал сечевик с живостью.
– Сейчас все закричали: «Ее платок! ее платок! она тут! она недалеко! она в эту сторону бежит!»
И начали искать, шарить, саблями ветви рубить, конями кусты топтать.
А муж и говорит: «Не забралась ли она куда на дерево?» Схватил свою пику и со всей руки почал ею колоть промежду ветвей.
– Ай-ай! – сказал сечевик. – Бедная молодица! натерпелась же она лиха!
Вдруг острое копье вошло ей в бок, потом попало в руку, потом тронуло плечо – она не вскрикнула, не ахнула, да теплая кровь так и закапала, так и закапала с дерева…
Сечевик совсем разжалобился над бедною молодицею; охи и ахи его были самые жалостливые.
– Капельки ее крови попали прямо на голову мужу. «Ох, какая теплая роса каплет с этого дерева!» – сказал.
– Видно, она пробежала дальше, – говорят ему товарищи. – Дальше в погоню за нею!
И все рассыпались между лесною гущиною. А она тогда тихонько слезла с дерева и опять пустилась бежать.
Долго она бежала, очень долго, и выбежала на дорогу, и видит, едет по дороге старый козак и везет воз с сеном. Кинулась она к козаку и начала его просить: «Возьми меня, добрый человек,
– Бравый козак! дай ему Боже здоровья чорзнапоки!1 – сказал сечевик с удовольствием.
– Только успел старый козак закопать ее в сено да махнуть на волов батогом, а тут и наскакала погоня.
– Не видал ли молодицы? – кричат козаку. – Куда она побежала?
– Не видал, – отвечает козак.
– А что ты везешь?
– Сено везу.
– Хорошее сено у тебя? А ну, удели-ка немножко нашим коням.
Козак остановил воз и накидал сена их коням.
– А у тебя, кажись, люлька не погасла? – спрашивает один разбойник.
– Нет, курится еще, – отвечает козак.
– Дай-ка раскурить.
Козак подал им свою люльку, и они начали друг дружке ее передавать да свои раскуривать.
А атаман ни люльки не раскуривает, ни коня своего не кормит, подошел к возу и приклонил к нему свою грозную голову, да все только глухо твердит: «Найду я ее! найду!»
А она все это слышит и даже его горячее дыханье чует.
Так время шло долго, пока товарищи закричали:
– Атаман! на коня! на коня! Уж день белеется!
И все они кинулись на коней и ускакали в темный лес…
А старый козак поехал дальше и довез молодицу до батькова двора.
– Пусть служит ей доля! – сказал сечевик. – Чудесная сказка, Маруся милая, и великое тебе спасибо за нее! Славная, славная сказка! Такая славная, что и не выразить словом!
Чёрт знает, до коих пор
VII
Они ни на минуту не убавляли быстрого шагу и успели уже далеко уйти.
Заря еще не занималась, но мягкий, теплый ночной воздух уже посвежел; из далекого, невидного за неясными очертаниями дальних лесов, монастыря разносился слабый благовест; какой-то особый тихий звон пробегал по прибрежным камышам, и река, залившись далеко в мягкий берег сонною струею, возвращалась оттуда, словно внезапно разбуженная и взволнованная, катилась вперед и бурлила беспорядочно и шумно, потом все более и более унимала порывы волн и брызги и исчезала из глаз с глухим ропотом.
У этого залива они повернули.
Ни дороги не было, ни тропинки, но Маруся хорошо знала места и скоро вывела сечевика в чистую степь.
На них пахнуло сильным, крепким, трезвым ароматом свежескошенных степных трав и цветов от огромных, разбросанных по степи стогов сена; сечевик пристально оглянулся во все стороны. За собою невдалеке он увидал в полутьме жилые строенья, укутанные в сень густых деревьев.
– Это наша хата, – сказала ему Маруся. – Загородь близко – впереди.
– Веди, Маруся, – сказал сечевик.