Три года счастья
Шрифт:
Спасения от этого попусту нет.
Кетрин зажмуривает глаза.
Элайджа кашляет от этой пыли.
— Элайджа…
Ее тихий и ласковый шёпот заставляет его обернуться, оторвать голову от стрелки башенных часов.
Ее голос проникает внутрь, разносится по венам вместе с кровью, и отравляет, подчиняет себе, умело подавляя его волю и вынуждая затеряться в собственных мыслях, словно в лабиринте, где за каждым поворотом поджидает болезненное воспоминание, наносящее удар прямо в сердце. Он искал ее в своем сознании и нашел.
Первая встреча на балу и то, как Тревор представил их друг другу, то, как он поцеловал ей руку, а та боялась, дрожала от страха
— Простите меня. Вы мне кое-кого напомнили.
— Катерина, позвольте представить Вам Лорда Элайджу.
— Очень приятно, Милорд.
— Это мне приятно Катерина…
Он отыскал в своих воспоминаниях не только эту встречу.
И он уже видит перед собой ее, в зеленом бархатном платье и говорит откровенно, сидя рядом с ним на каменной скамейке. Теперь уже он смотрит ей в глаза, ведь за все это время эта женщина не только заставила его поиграть с ней в догонялки, но и поверить в нечто большее. Поверить в то, что возможно будучи мертвом можно чувствовать себя живым. Любовь заставляет чувствовать. Любовь заставляет жить.
— Ты же должен бежать за мной… И поймать!
— Но если я поймаю тебя, игра закончится.
— Спасибо, что отвлек меня…
— Ты выглядела такой одинокой, вот я тебя и пожалел.
— Клаус обещал провести со мной день, но он не вернулся.
— Да, Клаус живет лишь по собственным правилам.
— Он очень обаятельный человек. Думаю девушкам сложно ему отказать.
— И все же…
— Я не понимаю, почему он начал ухаживать за мной… Мне кажется, что я ему полностью безразлична.
— Многие браки были основаны и на меньшем…
— А разве плохо хотеть большего?
— И думаешь, что Тревор даст тебе это?
— Тревор верит, что любит меня, но настоящей любви нет, если она безответна… Ты согласен?
— Я не верю в любовь, Катерина.
— Я не могу согласиться, милорд. В жизни множество жестокости. Если мы перестанем верить в любовь, зачем тогда вообще жить?
Она любит, только он не знал. Она пыталась достучаться до него тем разговором, ведь сказать открыто, что любит не могла, не имела права, к тому же, что если в его сердце была другая. Элайджа полностью погружён в самые тёмные уголки своего сознания, потому что не помнит кто такой Клаус и почему они говорили о нем. Кто вообще такой Клаус? Ее жених, которого выбрала ее семья? Лорд? Друг? Знакомый? Семья? Он даже лица не помнит этого Клауса, зато помнит, что был знаком с Тревором и убил его, снес голову уже в двадцать первом веке при встрече, помнит, что был зон на Тревора, который привел не ее, а Елену — двойника. Еще он помнит их первую встречу в двадцать первом веке и то, как освободил Стефана, а ей приказал оставаться в гробнице, пока он не позволит ей уйти. Тогда он видел страх в ее глазах и его стоило бояться.
— Элайджа?
— Добрый вечер, Катерина. Ты правильно делаешь, что боишься меня.
Он помнит и прежде, чем прикрыть болезненно слезящиеся глаза вздыхает, отпускает ручку чемодана.
Слишком многое могут нам рассказать глаза другого человека и ее глаза говорят ему больше, чем слова. Ее темные, полные слез глаза говорят, и он понимает без слов.
Слишком много событий произошло за последнее время, и они никак не хотят укладываться в голове Майклсона и последнее воспоминание добивает его, слез он уже не сдерживает, только понять не может, как вышло так, что встретив ее он поверил в любовь и был с ней, а потом оставил. Оставил, уехал в Новый Орлеан. Если он любил эту женщину, то почему
— Пришло наше время. Элайджа, прошу.
— Катерина. Прощай.
Брюнетка старается сосредоточиться, понять Элайджа ли перед ней или его тень, двойник?
Тот Элайджа Майклсон, которого она знает всегда носит костюмы, удавку на шеи, которую называют галстуком и жертвовал и убивал любого, во имя семьи, защиты, тех, кто ему дорог.
Этот Элайджа Майклсон не носит костюмы, на нем черный полувер из легкой синтетической ткани сквозь который виднеется горло серой нижней майки, его прическа похожа на ту, когда они впервые встретились в этом столетии и волосы не уложенные гелем, а аккуратно распределены и отделены пробором и челка уложена на левую сторону, образ дополняют темные джинсы и кожаные туфли.
Что произошло?
Он хочет понять.
Она желает разобраться во всем и не зря ведь ее сердце тянуло именно сюда.
Сердце желает простить его?
Она не знает, что делать.
Отвернулся, лишь бы не видеть вновь и вновь терзающие душу воспоминания из далёкого прошлого.
Видел позабытое Средневековье.
Видел эпоху « Милордов » и « Миледи».
Видел, перед глазам, измученное бледное лицо кареглазой женщины, цепляющейся за него с разъедающим душу отчаянием, пока онемелыми губами она шепчет мольбу о том, что настал их час: жить для себя и любить друг друга, а он целует ее в лоб, зажмуривает глаза, только бы не поддаться эмоциям и не заплакать, остаться с ней, а ведь ему больно, шепчет ее имя и отпускает из своих объятий, исчезает и это конец, а она задыхаясь попросту от боли и подавляющей её слабости осматривается, пытаясь принять всю суть произошедшего. В ее карих глазах с лёгкостью читается поглощающая боль и угасающая жизнь. Их счастливая жизнь вместе. Он ушел, а ей нужно держаться и унять дрожь в трясущихся ладонях.
Дважды ведь невозможно прожить одну и туже жизнь, обрести утраченное счастье.
А дальше он просто плачет и нет даже тени сомнения, что это искренние слезы.
А Кетрин касается его руки, а он словно и не знает ее.
— Катерина. Прощай.
Он произносит те же слова, а у нее желание только ударить его, захлебнуться слезами и возненавидеть себя еще больше.
Почему он опять произносит эти страшные слова?
Почему Элайджа говорит эти слова вслух?
Почему он опять убивает ее этими словами, вгоняет острый нож в сердце?
Ненависть, что затопляет собою даже белок глаза. Хватка Кетрин становится в сотни раз сильнее. Настолько сильнее, что Элайджа не может выбраться, и потому прикладывает всю свою сверхъестественную силу, вот только бесполезно противиться и драться с обозленной и обиженной женщиной. Она не ослабляет стальную хватку, только еще сильнее схватилась за эту синтетическую ткань полувера, что еще какая-то доля секунды и она разорвет ее, разорвет его в клочья. Она смотрит прямо в глаза и взгляд ее протитан только ненавистью и злобой.
— Заткнись, Элайджа! Поиздеваться решил, после всего того, что было? Помни меня. Ты обязан помнить меня! Заткнись и вспомни! Заткнись!
И слова слетающие с её губ кажутся такими пугающими, порождают в теле первородного страх перед неизведанным. А затем всё заканчивается. Так быстро и внезапно, и перед ней Элайджа снова растерянный, до дрожи испуганный, взгляд его темных глаз. А что было? Что они пережили вместе? Почему она так зла? Зла, что он оставил тогда? Когда это было? Где это было? Чей это был особняк?