Три господина ночи
Шрифт:
– Не сердитесь на меня за то, что я так долго вас томил, – в конце концов сказал он ей. – Мои колебания были вызваны только лишь той привязанностью, которую я к вам испытываю.
– Я вас не понимаю. Если вы любите меня, друг мой, вы не можете не желать помочь мне осуществить мое намерение.
– Конечно же, я этого желаю – ради вас; тем более что, как выяснилось, вполне в моих силах сделать все необходимое. Вы можете заметить, я вполне искренен с вами. Но буду искренним до конца: я боюсь. Знаю, что это эгоистический страх, но боюсь.
– Да чего же, боже правый?
– Потерять
Польщенная маркиза д'Юрфе в ответ рассмеялась:
– Раз уж я легко с ней смирилась, то и вам не следует терзаться. Я давно свыклась с мыслью о том, что мой нынешний облик должен исчезнуть, уступив место той внешности, которую я изберу. Это в порядке вещей…
Когда имеешь дело со столь решительной женщиной, довольно легко можно обойтись без излишних церемоний. После долгих вздохов и колебаний Казанова наконец дал маркизе вырвать у него тайну удивительного магического обряда, который необходимо было совершить для того, чтобы мечта его подруги могла осуществиться.
– Весь секрет заключается в том, – сказал он, – чтобы переселить вашу душу в тело ребенка мужского пола, рожденного от моего совокупления с девой божественной природы, и эту деву нам еще предстоит отыскать. Я перестану быть самим собой и сделаюсь воплощением волшебника Гульнуара; впрочем, Гульнуар и есть мое каббалистическое имя. Что касается вас, то вы должны будете присутствовать при рождении ребенка в вашей собственной каббалистической ипостаси…
– Я всегда считала себя воплощением Семирамиды и потому избрала для себя это имя.
– Превосходно! Как только ребенок появится на свет, вы возьмете его на руки и затем будете держать его при себе, в вашей собственной постели, в течение семи дней и семи ночей. По истечении этого времени вы, прижавшись губами ко рту ребенка, передадите ему свое дыхание, после чего тихо угаснете, а ваша душа вселится в тело мальчика, который, разумеется, не покинет меня до тех пор, пока не станет взрослым мужчиной.
Любая мало-мальски здравомыслящая женщина возмутилась бы, выслушав такое необычное предложение, которое к тому же не сулило ей никаких радостей. Однако маркиза пришла от него в восторг и стала торопить своего милого Гульнуара как можно раньше приступить к осуществлению задуманного.
Само собой разумеется, что для дерзкого авантюриста такая невероятная доверчивость обернулась редкой удачей, поскольку приготовления к этому незабываемому «переселению души» должны были затянуться надолго и потребовать больших расходов. Но у маркизы д'Юрфе до того ум за разум зашел, что она готова была проглотить все, что угодно, держа наготове широко раскрытый кошелек. Ее дружба простерлась так далеко, что она привела к своему милому Гульнуару еще одну особу, готовую снабжать его средствами: ее подруга, графиня де Румен, страдала множеством физических недомоганий, существовавших по большей части лишь в ее воображении, и никак не могла обойтись без забот великого человека.
Как раз в это время произошло событие, глубоко омрачившее приятнейшее существование обитателей дома на улице Ришелье, где все
Несколько дней спустя он уехал в Голландию: Шуазель отправил его с тайным финансовым поручением. Кроме того, он вез кое-какие ценные бумаги, доверенные ему Семирамидой. Несмотря на знаменитый порошок, которому, впрочем, предстояло еще пять лет вариться, она все-таки не пренебрегала своими финансовыми интересами.
– Там есть множество посвященных, – сказал госпоже д'Юрфе Казанова, усаживаясь в карету. – Я расспрошу их, может быть, они укажут мне ту божественную деву, без которой мы ничего не сможем сделать.
И он отбыл, оставив Манон, снедаемую такими жгучими сожалениями, что она не могла удержаться и не рассказать ему об этом в письме.
«Если бы вы только знали, мой милый друг, сколько я плакала. Я боюсь показаться вам из-за этого такой подурневшей, что вы меня совсем разлюбите!.. Ваша маленькая женушка, да, ваша маленькая женушка, которая хранит себя только для вас!»
Он-то, во всяком случае, не хранил себя «только для нее». На этот раз не стесненный в средствах, он усердно посещал проституток, игорные дома и театры, не утратившие для него прежнего очарования.
Однажды вечером, во время концерта, он заметил среди артистов свою бывшую любовницу, Терезу Имер. Прежнюю красавицу, впрочем, сильно изменили несчастья, которые навлекла на нее далеко не безукоризненная честность. В числе прочих неприятностей, случившихся с ней по этой причине, было пребывание в Фор-л'Эвек во Франции. Что касается ее теплых отношений с маркграфом Байройтским, от них давным-давно осталось одно воспоминание…
Тереза долго плакала на плече у Джакомо. У нее было множество забот и тревог, главным образом из-за детей, потому что ей приходилось повсюду таскать их за собой: пятилетнюю малышку Софи, которая, скорее всего была дочерью Казановы, и двенадцатилетнего мальчика, Жозефа Помпеати, которого она родила от танцовщика Помпеати и с которым совершенно не могла справиться.
Растроганный, Джакомо предложил ей взять на себя заботу о дочери, но Тереза отказалась: дороже девочки у нее в жизни ничего не осталось.
– Лучше бы ты занялся Жозефом. Он сейчас в Роттердаме… Мне пришлось его оставить там в залог, я не смогла выплатить долг. Если бы ты мог съездить за ним, позаботиться о нем…
Это предложение Казанове вовсе не понравилось, подобные занятия его отнюдь не привлекали, но Тереза плакала так безутешно, что он в конце концов дал себя уговорить и отправился в Роттердам «выкупать» отпрыска танцовщика.