Три грани времени
Шрифт:
— Не показывай, показывай!
И милиционер уже заходит с другой стороны, должно быть, чтобы Юрка не сбежал. И такой перепуганный вид у Юрки, что женщина не выдержала: глянув на нож, махнула рукой — проходи!
Ф-фу, пронесло!..
А папа ещё и смеётся:
— Посадили бы, что бы я маме сказал?.. Да не беги так — успеем!
В самолёте Юрка нетерпеливо смотрел в круглое оконце: скоро ли полетим? Потому что самолёт всё катился и катился, словно пилоты перед тем, как взлетать, хотели вволю покататься. Вот самолёт остановился, постоял, словно раздумывая, куда ещё повернуть, а потом
Юрка оторвался от окна, глянул на папу: тот уже спал. Откинулся на спинку кресла, тихонько присвистнул носом…
Ещё раньше, когда они собирались в дорогу, папа как-то сказал Юрке, что город, в который они полетят, находится в другом часовом поясе. Солнце там всходит и заходит на четыре часа раньше, поэтому и стрелки часов переведены на четыре часа вперёд.
— За время пути мы постареем на четыре лишних часа: они словно выпадут из нашей жизни. Наши часы будут показывать десять часов утра, а там уже будет два часа дня. Зато когда будем возвращаться домой, то сэкономим четыре часа: вылетим в семь часов вечера, и прилетим тоже в семь вечера.
Настоящая фантастика!
Юрке аж не верится. Это ведь выходит, что им лететь не четыре часа, а восемь. Только им с папой будет казаться, что четыре, и всем остальным пассажирам тоже, а для тех, кто будет их встречать — восемь. Потому что вылетели в шесть по Москве, а прилетят в четырнадцать по местному времени.
Голова идёт кругом!
Поэтому Юрка, когда самолёт приземлился, сразу же посмотрел на большие часы, которые висели на фасаде аэровокзала. Часы показывали десять часов.
Папа, когда Юрка огорчённо сказал ему об этом, только улыбнулся. Кого-то поискал взглядом, замахал кому-то рукой:
— Зайкен! Зайкен!..
Им навстречу, пробиваясь сквозь толпу встречающих, быстро шёл молодой казах: скуластое его лицо светилось улыбкой.
— Товарищ начальник, здравствуйте!
— Знакомьтесь, мой сын Юра, — сказал папа. — А это наш лучший шофёр — Зайкен… Ну как дела, Зайкен? Джаксы?
— Джаксы! — закивал головой Зайкен. Все по вам, товарищ начальник, соскучились!
Папа, про что-то вспомнив, глянул на Юрку и спросил у Зайкена:
— Сколько сейчас времени, Зайкен? А то у нас остановились.
Зайкен отвернул рукав штормовки, глянул на циферблат:
— Третий час, товарищ начальник. Совсем мало времени на дорогу осталось!
— Ну, как-нибудь доедем… Пошли.
Зайкен
— Один приехал? — расспрашивал папа Зайкена.
— Почему один? Одному скучно, товарищ начальник. Нина в машине сидит.
— Нина? — на папино лицо набежала тень. — И как она, не баламутит лагерь?
— Тихая, как мышь, — рассмеялся Зайкен. — Вон она, машет из машины.
Впереди, где стояли машины, и правда кто-то махал руками. Тонкая фигурка студентки-практикантки в такой же зелёной штормовке.
— Виктор Васи-ильевич!.. Виктор Васи-ильевич!..
— Вот же непутёвая! — не выдержал, рассмеялся папа.
А фигурка перемахнула через борт, побежала навстречу.
Налетела, как вихрь, повисла у папы на шее:
— Ой, как мы все по вам соскучились!
— Тише, с ног свалишь! — отшутился папа: ему, должно быть, было немного неловко перед сыном. — Познакомься, Нина, мой сын Юра.
Нина словно только сейчас увидела Юрку: её озорные глаза оглядели его с ног до макушки.
— Ой, какой он у вас хорошенький!.. А можно его поцеловать?
И, не дожидаясь согласия — чмок Юрку в щёку.
— Ну вот и познакомились.
Смеётся папа, смеётся Зайкен, и Юрке хоть сквозь землю провались. А Нинка, откуда она только взялась на его голову, ещё и донимает:
— А чего это он у вас такой сердитый, Виктор Васильевич?
— Ну, хватит, — пожалел, наконец, папа Юрку. — Отправляться пора.
Отправились. Папа и Зайкен в кабине, Юрка с Ниной в кузове: здесь не так жарко, к тому же всё видно.
Кусов набит битком: ящики, кирки, лопаты, ломы, молотки, вёдра, мешки, связанные войлоки, бочки — всё это подпрыгивает, ездит туда-сюда, гремит — музыка, Юрки лучшей и не надо! Вцепился руками в кабину, подскакивает на досках, застланных войлоком, подставляет лицо ветру, аж хлопает капюшон штормовки: Зайкен гонит, как сумасшедший, чтобы добраться пораньше. Пролетают по сторонам дороги сады и арыки с водой, а впереди, высоко в небе, застыли странные облака: белые-белые на тёмно-синем небе.
— Это уже горы, — говорит Нина.
— А почему они белые?
— Потому что там вечные снега. Ты что, никогда не видел гор?
Не видел. Только в школе учил. И смотрел в кино и по телевизору. Но это — совсем другое…
— До них ещё сто километров. Наш лагерь под вон той горой стоит… Вон, видишь, три вершины… Они как раз над нашим лагерем. Выйдешь утром, в долине ещё темно, а они уже горят…
Горят? Ой, как интересно!
Юрка уже глас не сводит с гор. Но они так далеко, что ему в конце концов надоедает на них смотреть.
— А змеи там есть? — спрашивает он Нину.
— Змеи?.. Полно!
— Да ну! А какие?
— Кобра, гюрза… Вот приедем — сам познакомишься.
— И в лагерь заползают?
— Обязательно. — Лицо у Нины становится неестественно серьёзным. — Я каждое утро из-под кровати одну-две выгребаю…
— Из-под кровати?
— Ага… Они каждую ночь под кровати заползают. Заползёт и лежит. А то и в сапог заберётся… Я как-то ночью стала обуваться, а там — гюрза…
— Укусила? — аж похолодел Юрка.