Три грани времени
Шрифт:
Он то попадал в мощные воздушные потоки, которые гнули и вырывали с корнем растительность, поднимая высоко в небо тучи пыли и песка, то в области полного штиля, когда не шевелились даже самые маленькие листочки. Над ним то проносились тяжёлые чёрные тучи с громами и молниями, с ливнями и градом, то сияло небо, и звезда, обогревавшая эту прекрасную планету, величественно поднималась из-за горизонта, окрашивая ландшафт в весёлые, яркие цвета. А когда она заходила и тьма окутывала планету, вверху выразительно и чётко загорались звёзды, и далёкие галактики переливались россыпями драгоценных камней. Огромный спутник планеты, круглый, как диск, загорался в ночном небе, бросал
Наконец он начал подлетать к нужному ему скоплению разумных существ. Ещё не видел их, но мог сказать наверняка, где они сейчас и сколько их: датчики работали безупречно.
Увидел большую равнину, поросшую низкой растительностью желтоватого цвета, с разбросанными островками высоких деревьев. Равнина замыкалась на горизонте нагромождением скал, деформированных ветрами и дождями, а вдалеке из-за горизонта торчал конус горы, над которой неподвижно стоял густой чёрный дым.
На равнине тут и там изредка встречались животные: они то паслись, склоняя рогатые головы к выжженной траве, то замирали настороженно, то куда-то бежали — в стремительном их беге была своеобразная красота.
Всё дальше и дальше летел иетанин над равниной, пока не достиг гор.
Здесь, в этих горах, в глубокой пещере жило племя нужных ему разумных существ.
Их было не так уж и много — сотня, не больше. Волосы свисали с их голов густыми, безнадёжно спутанными гривами, спадали на плечи и спины. У них были длинные мускулистые руки с цепкими сильными пальцами, покатые лбы с горбами надбровий, широкие сплюснутые носы и толстые губы. На первый взгляд их можно бы было ошибочно отнести к животным, а не к разумным существам, если бы не их глаза. Глубоко сидящие под этими надбровьями, их глаза уже светились разумом, в них горело ненасытное любопытство — пусть первый несмелый огонёк, который не распространялся пока дальше увиденного и услышанного, не выходил за границы повседневности, связанной с поисками еды и жизни. Но стоит ему вспыхнуть, и он уже не угаснет никогда.
Присмотревшись внимательнее, гость понял, куда вставлены датчики.
Бионет, должно быть, сразу отказался от намерения вживить их этим странным существам: у них, наверное, не такая уж долгая жизнь — на их стадии развития в жестокой борьбе за собственное выживание разумные существа быстро стареют и умирают, а большинство из них просто гибнет в стычках с хищниками, так что не было ни малейшего шанса, чтобы кто-то из них дожил до того времени, когда астронавты посетят планету. Так, должно быть, решил бионет и выбрал нечто более долговечное — оружие.
Это была огромная и тяжёлая боевая палица, сделанная из особо крепкого дерева. Когда-то это дерево, ещё будучи тонким ростком, наткнулось корнями на острый продолговатый кремень и постепенно обросло его с двух сторон.
Прошли годы, деревце росло и росло, и когда оно уже стало довольно толстым, кто-то вывернул его с корнем: может, животное, может, подмыла вода, а может, и какой-то пращур этих разумных существ. Он сразу же сообразил, какое бесценное сокровище, какое грозное оружие попало к нему в руки: кремень намертво врос в древесину, и если корни обрубить, как следует, то выйдет такое совершенное оружие, какого ещё никто не держал в руках.
Сколько времени прошло, пока был обрублен корень и выстругана палица? Месяц, год, два? Но, в конце концов, это не имело особого значения — оружие появилось на свет и с тех пор принадлежало сильнейшему,
Правда, при этом он нарушил одно из правил посещения чужих планет — он оставил следы. Но по-другому он, должно быть, сделать и не мог: кремень не вечный, он мог расколоться, разлететься осколками от удара, и тогда палица перестала бы быть ценным оружием, её могли бы выкинуть или похоронить вместе с владельцем. А бионет хотел застраховать свой датчик от всех случайностей. Поэтому он вынул кремень и вместо него вставил кусок твёрдого материала, придав ему такую же форму и цвет. Палица стала от этого вдвое тяжелее, и охотник был, наверное, немало удивлён, когда, проснувшись, взял её в руки. С тех пор она легко колола грозным клювом даже гранит.
Она лежала сейчас рядом с первым охотником, отполированная до блеска, в зарубках от многочисленных стычек, кровавых и грозных, во время которых нередко обрывалась жизнь не только жертвы, но и самого охотника.
Вокруг крепко спало племя, кроме часового, который, скорчившись, бдел у входа, да старой женщины, которая следила за огнём. Его, ненасытного, нужно было всё время кормить, чтобы он никуда не сбежал — хотя бы до вон той горы, которая глухо громыхает на горизонте и пылает вечным огнём. Женщина подбрасывала ветку за веткой, не мигая смотрела красными воспалёнными глазами, как живые огненные язычки пляшут по дереву, поднимаясь выше и выше, освещая огромную пещеру. Женщина была очень стара: много-много, может, тридцать, а может, и все сорок вёсен пронеслись над её теперь уже седой головой, и скоро настанет день, когда племя бросит ей, как оставляло всех немощных и больных, которые не могли добывать себе пищу.
Дым и чад клубился по пещере, густой смрад плыл над телами спящих, лежащими прямо на земле, перемешанные, как попало: мужчины, женщины, дети, подростки. Младший иетанин долго кружил над ними, выбирая, к кому подключить своё сознание.
Наконец, после долгих колебаний, сделал выбор…
Это был довольно стройный юноша лет, должно быть, четырнадцати, хотя на вид ему можно было дать гораздо больше. Он лежал, скорчившись и подтянув колени к подбородку, в привычной позе своих соплеменников. У него была густая грива волос, а в руке он сжимал необструганную ещё дубинку: с одной стороны белел свежий слом, с другой свисали корни.
Эта дубинка и сделала выбор: иетанину хотелось узнать, как он станет её обрабатывать. К тому же у юноши было не такое грубое лицо, не такая тяжёлая челюсть.
Оставалось самое трудное: подключиться к его сознанию, слиться с ним полностью, до самых потаённых глубин неразвитого разума, до самых незаметных движений души. Чтобы уже завтра утром проснуться ИМ, забыв на время о СЕБЕ, чтобы ни одно даже самое крошечное воспоминание не возникло в этом отключенном пребывающем в глубоком сне сознании.
Таковы условия эксперимента, и все участники экспедиции были обязаны соблюдать их неукоснительно.
Неподвижно зависнув над юношей, он сосредоточил всю свою волю, сконденсировал всё своё внимание, всю свою духовную силу на низком лбу спящего. Ощутил, как взвихрились биотоки, как забились импульсы, как сплошной лавиной потекли биоволны — он почти физически ощущал тот духовный мост, что соединил их обоих — юноша вдруг зашевелился, задышал всё тяжелей и тяжелее, крупные градины пота усеяли его лоб, он заметался, будто что-то отталкивая, от чего-то отбиваясь, а потом обессилено замер. Лежал недвижимо, почти не дыша, лишь мелко дрожали веки и по всему телу пробегали конвульсии…