Три креста
Шрифт:
Джулио был моложе Никколо и выше ростом, только без бороды и совсем седой. Его розоватое лицо украшали пока еще золотистые усы, а голубые глаза по цвету напоминали какой-то драгоценный камень. Джулио был самым образованным из братьев, к тому же — самым трудолюбивым: с утра до ночи мог сидеть в лавке. Никколо исполнял обязанности антиквара и почти все время проводил в окрестностях Сиены: колесил по старым поместьям и деревушкам в поисках интересных вещиц.
Энрико занимался переплетом в одной из мастерских неподалеку от книжной лавки. Роста он был небольшого и носил
Из трех братьев женат был только Никколо; они жили все в одном доме, вместе с двумя молодыми племянницами-сиротами.
Отец Гамби был удачлив в делах, да и им на первых порах везло; однако постепенно книжная лавка стала приносить все меньше и меньше дохода.
Джулио надел цилиндр, предварительно смахнув с него пыль, замер в нерешительности, глядя на лежащий на столе вексель и задумчиво поглаживая подбородок, наконец, схватил вексель и убрал в карман. Никколо наблюдал за ним, бормоча себе под нос ругательства и проклятия.
— Нечего возмущаться!
— А что ж мне остается?
— Ничего. Успокойся и смирись.
— Да я не хочу провести остаток жизни в тюрьме!
У Никколо был мощный, звучный голос, и когда он кричал, трудно было понять, всерьез это или в шутку. Джулио не обиделся и ответил спокойно и сдержанно:
— Не волнуйся, в тюрьму пойду я один.
— Лучше возвращайся поскорее, а то меня того и гляди здесь удар хватит, пока тебя нет!
Джулио вышел на улицу и направился в банк, придерживая в кармане вексель, чтобы не потерять; он старался держаться уверенно и шел, высоко подняв голову. Пусть все видят: ему нечего бояться.
Никколо снова развалился на стуле, вытянув свои длинные ноги аж до самой середины лавки, и принялся мусолить во рту сигару, то и дело сплевывая на пол. Он даже не шевельнулся, когда на пороге показался посетитель, хотя они были хорошо знакомы и в былое время ходили вместе на охоту.
— Как поживаете? — спросил вошедший.
— Хорошо. А вы?
— Да вот, простудился немного.
Никколо слегка улыбнулся и сделал вид, что встревожен:
— Надо быть внимательнее к своему здоровью!
Пока синьор Риккардо Валентини разглядывал книги, Никколо, как ни в чем не бывало, снова закрыл глаза. Вообще клиенты, давно знавшие братьев, обычно не обращались к Никколо, предпочитая дождаться Джулио, чтобы купить понравившуюся книгу.
— Хорошая у вас жизнь, сидите себе целый день! — сказал Валентини.
— Да, не жалуюсь. А вы, поди, завидуете?
— Я? Ну что вы. Напротив, я только рад за вас.
— Да, я живу на широкую ногу назло всем тем, кто мечтает видеть меня нищим. Что мне до них? Пусть лопнут от злости!
Синьор Валентини тихонько засмеялся. Никколо же продолжал:
— У меня на обед сегодня дрозды и куропатки. Я заказал вино в одном из лучших погребов Кьянти, если бы вы его попробовали — диву бы дались. Господи! Люблю себя побаловать! Что может быть важнее в жизни, чем такие вот удовольствия? Да, в душе я аристократ — не то, что вы!
— Не то, что я? Ну еще бы! У меня забот по горло. Вот сегодня, к примеру:
Никколо, довольно потирая руки от таких признаний, продолжал дразнить Валентини:
— Вино и пунш! Я сам готовлю пунш. Пол-литра рома зараз! Вот это жизнь!
Бешеная радость охватила Никколо. И когда он смеялся так дико и неистово, то почему-то делался обворожителен.
— Джулио ушел на свидание с одной милой девушкой, вот он вернется — тогда закроем, наконец, эту клетушку и пойдем обедать. М-м-м — да, обед будет что надо! Жаль, у меня только один желудок, второй был бы очень кстати! Я заказал нашей служанке килограмм пармезана и еще особых груш, каждая фунт весом. Готов поспорить, что вы были бы не прочь разделить со мной такую трапезу!
Синьор Валентини засмеялся, похлопав Никколо по плечу. Затем спросил:
— Скажите, откуда у вас такая статуэтка Мадонны — та, что на сундуке?
Никколо нахмурился.
— Или, может, не хотите раскрывать секрета?
— Напротив. С вами я готов поделиться: эта Мадонна попалась мне в одном из крестьянских домов. И за это сокровище я отдал всего-навсего сто лир!
Он вскочил и завопил в каком-то странном восторге:
— Сто лир! Жалкие сто лир! Да он мне ее даром отдал! Есть же на свете такие идиоты!
— И за сколько вы ее продаете?
— Я-то? — прогремел Никколо, затем добавил пренебрежительно:
— Вчера один англичанин предлагал за нее четыре тысячи лир, четыре тысячи!
— И вы согласились?
— Да я за нее все шесть выручу.
Последние слова Никколо произнес тихо и задумчиво. Он, было, сел, успокоившись, но вдруг снова вскочил и закричал, топнув ногой:
— Сто лир! Ну, разве не идиот? Нужно быть круглым дураком, чтобы так продешевить!
Тут Никколо в очередной раз огорошил гостя своим смехом, который больше напоминал судороги.
В эту минуту вошел Джулио. Он бросил на Никколо пристальный взгляд из-под полей шляпы, которую всегда машинально натягивал на глаза, возвращаясь из банка.
— Что это ты разошелся?
Никколо резко осекся и, не ответив ни слова, бросился прочь из лавки.
II
Он шагал по улице с важным видом, высоко подняв голову; на все приветствия отвечал сквозь зубы, презрительно и односложно, будто куда-то торопился. Дойдя до фруктовой лавки на улице Кавур, он окинул взглядом лотки с фруктами, слегка повел головой, будто поправляя воротничок рубашки, но не остановился. Аромат фруктов манил Никколо, буквально сбивал с ног, однако он продолжал идти вперед, сам не зная куда, и то и дело сталкивался с прохожими. Какая-то неведомая сила все-таки заставила его повернуть обратно: из головы у него не шли только что увиденные фрукты, которые казались самыми вкусными и сочными на свете. Никколо чуть не плакал, в кармане у него не было ни гроша. Оставалась последняя надежда: попросить денег у брата.