Три круга войны
Шрифт:
— Спасибо за доверие, — хмуро сказал Гурин. — Сам, у тебя это лучше получится. Только бей из карабина, надежнее, — посоветовал он и отошел в сторонку.
— Во, видали? — обиделся Грачев. — Вояка!
Через какое-то время раздался выстрел, потом второй, и Авось побежал за телегой. Подкатил к самым дверям, крикнул Гурину:
— Товарищ старший сержант, иди помогни, авось!..
С трудом взвалив тушу кабана на телегу, они поехали в обратный путь. Ехали всю дорогу молча. Возле лагеря Гурин соскочил с телеги и напрямик направился к себе. Его
— Слушай, давай по-дружески: ни ты никому, ни я. Ну че нам ссориться? Давай по-дружески? А?
— Пошел ты… «По-дружески». Я не могу об этом молчать! Понял? — Гурин отвернулся и быстро ушел.
Дома Гурина ждало письмо от матери. Как всегда, он не мог читать его спокойно. В конце письма она сообщала:
«А тут на днях приходили и всё расспрашивали о тебе и всё записывали. И у соседей тоже расспрашивали: чем занимался при немцах, где работал, что делал, с кем дружбу водил. Я так перепугалась, что и до сих пор не успокоюсь и места себе не нахожу. Что это такое? Зачем? Может, с тобой что-то случилось? Сыночек мой дорогой, напиши мне все про себя, не скрывай. Я мать твоя, мне надо все знать. Прошу тебя — ответь поскорее».
Прочитал Гурин письмо и усмехнулся: «Ну какая же мама странная! И чего испугалась? Обычное дело: я на офицерской должности, а теперь хотят, наверное, и звание мне присвоить, вот и послали запрос. Офицер — дело серьезное!» И вдруг вспомнил разговор с майором Кирьяновым о вступлении Гурина кандидатом в члены партии — майор обещал поговорить в политотделе полка, чтобы сделали на него запрос в райкоме. Вспомнил и обрадовался: «Вот и хорошо! Скоро придет официальная бумага, и все встанет на свои места. И тогда заткнутся наконец со своими упреками и подозрениями и Грачев, и Шульгин…»
Тут же Гурин написал ответ, объяснил матери все, как думал, — ее успокоил и себя взбодрил, на душе сделалось радостно, будто и впрямь уже и офицерские погоны у него на плечах, и кандидатская карточка в кармане.
В эти дни почта принесла газеты, и среди них «Правду», в которой была напечатана статья «Товарищ Эренбург упрощает». Гурин удивился: что же он упрощает? Всю войну запоем читали его статьи — и вдруг он упрощает. Набросился на статью, прочитал. Раз прочитал, другой, смотрит на майора — что тот скажет. А сам хоть и любил статьи Эренбурга, а чувствует: прав Александров. Разве не об этом был последний спор у него со старшиной Грачевым?
Поднял голову майор, постучал пальцем по газете:
— Довести до каждого курсанта. Читать и разъяснять! Это «Правда» напечатала! Очень своевременная статья! И — правильная!
А вслед за «Правдой» прибыл в батальон и агитатор из полка — тот самый майор, что приезжал к ним в Польше.
На этот раз курсанты не сидели, как в польском лесу, а стояли полукругом по команде «вольно» и слушали майора, который популярно разъяснял, почему Эренбург не прав.
Нельзя отождествлять
— Все они на одну колодку! — выкрикнул кто-то из задних рядов. — Их всех, гадов, надо передушить, все они хороши.
— Нет, товарищи, нет… Наша задача победить фашизм, осудить и наказать виновных. Нельзя весь народ стричь под одну гребенку. Среди немцев есть честные люди, коммунисты.
Курсанты притихли, но по всему было видно — не очень им по душе была эта беседа.
Офицеры — командиры рот, взводов, замполит, парторг и Гурин стояли позади лектора и слушали его внимательно: это было интересно.
Незаметно к ним подошел старший лейтенант Шульгин, встал рядом с Гуриным и таинственно и строго прошептал ему:
— Пойдем со мной, — и, отойдя в сторонку, нетерпеливо оглянулся — идет ли он.
— Что случилось, товарищ старший лейтенант?
— Это я у тебя должен спросить, — бросил он сердито. — Поедешь со мной в отдел. Вызывают.
— Меня? В отдел? Зачем?
Шульгин криво усмехнулся:
— Я всегда чувствовал, что за тобой какой-то хвост тянется.
— Нет, товарищ старший лейтенант, плохой у вас нюх: никаких хвостов у меня нет.
— А оккупация? Без следа?
— Без следа. У вас было достаточно времени проверить.
— Вот, наверное, и проверили. Просто так туда не приглашают.
— Разрешите, я доложу майору? — сказал он и, не дожидаясь разрешения, побежал к Кирьянову, сообщил ему на ухо: — Меня забирает старший лейтенант Шульгин. Говорит, в отдел вызывают.
Майор резко обернулся, посмотрел на Гурина, потом оглянулся на Шульгина, подошел к нему быстро:
— В чем дело, старший лейтенант?
— В отдел зачем-то вызывают, — сказал тот спокойно. — Сам ничего не знаю.
Майор взглянул на комсорга, подумал что-то, сказал тоже спокойно:
— Ладно. Езжайте.
Шульгин на немецкой территории, как и многие другие, обзавелся транспортом и пешком теперь не ходил. У него была резвая серая лошадка и легкая двуколка. Когда они пришли в хозвзвод, Авось уже ждал его, держа лошадь под уздцы.
— Садись, — кивнул Шульгин, указав на двуколку, сам зашел с другой стороны и, подобрав вожжи, взобрался в люльку. Гурин ступил на металлическую ребристую ступеньку, сел рядом. — Пошла! — Шульгин дернул вожжами, и лошадка покатила их легкой рысью.
В Ландсберге, не доезжая квартала до дома, где расположен отдел, Шульгин привязал лошадь к забору, и дальше они пошли пешком. Так все делали, у кого был незаконный транспорт — машина, мотоцикл или лошадь.
В отделе их принял старший лейтенант Чикин. Заговорил приветливо, спросил:
— Н-ну, как г-голова, Гурин?
— Пока цела. Скоро совеем заживет.
— Это х-хорошо.
Гурин понял, что его вызвали по тому делу, которое случилось с ним во время командировки в Дразикмюле, и немного взбодрился, хотя тоже приятного мало, но радовало, что Шульгин остался в дураках: далась ему эта оккупация.