Три круга войны
Шрифт:
Почти полтора месяца минуло, как Гурин попал в роту автоматчиков. Срок небывалый. А ведь они за это время не раз ходили в атаку, не раз бросали их на прорыв, однажды — в разведку боем, дважды придавали их разведчикам. За это время рота сильно поредела. Когда Гурин пришел в нее, там вместе со «стариками» было тридцать четыре «мальчика», сейчас осталось человек пятнадцать. Кого убило, кого ранило. Ранило и земляка Гурина — Юру Костырина из Макеевки. Больно было Гурину расставаться с ним, привыкли друг к другу, сдружились. Лейтенант, немного переиначив
Многих нет, а Гурин все еще держится, иногда лежит и думает: «Почему это так долго меня судьба щадит — ведь в каких переплетах только не бывал?» — и тут же кто-то другой в нем начинал спорить: «Один ты, что ли? Вон еще сколько ребят, многие вместе с тобой пришли, а некоторые даже раньше».
«За других я не берусь гадать. Я о себе хочу знать».
«Подожди, еще все впереди…»
«Конечно… Но я думаю, что меня все-таки не убьет. Не может меня убить! Я должен жить, я должен еще что-то в жизни сделать. Неужели же я только для этого и родился — кончил десятилетку, погоняли меня на войне, как зайца, и все? Стоило ли для этого на свет появляться?»
«А другие?»
«Перестань! Я не о других, я о себе, о себе, понимаешь? У меня внутри сидит, чувствую, такое, что не должно умереть».
«Ну и чувствуй, если тебе это силы придает или веры прибавляет».
«Прибавляет, это точно! Я смелее от этого становлюсь, увереннее, бегу — и мне не страшно».
«Врешь, страшно… По-моему, тут дело в другом. До сих пор тебя спасала твоя сноровка, быстрота. Сначала тебе повезло, а потом ты многому научился. Ты уже точно можешь рассчитать, сколько секунд немец в тебя целится, и за миг до выстрела нырнешь в землю. Ты знаешь, сколько надо полежать и как надо рвануться с места вперед. Автомат в твоих руках уже как игрушка, ты стал виртуозом, опередить тебя в стрельбе трудно».
«Но на это тоже ведь нужен ум, чтобы все это понять, усвоить. Самому! Меня же почти ничему этому не учили».
«Нужен, нужен ум. Только не задавайся. Все еще впереди. Помни: задавак судьба не любит».
«Не буду…» — и на этом спор с собой у Гурина заканчивается. Действительно: впереди дорога еще ох какая длинная!
Был конец февраля. Уже солнышко пригревало, снег напитался водой и готов был разлиться потоками. Пахло весной. И то ли этот запах, то ли еще что действовало на солдат, — у них все чаще и чаще возникали разговоры о мирной жизни, ребята вспоминали школу, девочек. И вот как-то затеялся разговор о любви.
Колька Шевцов — маленький, шустренький, глазки точечками и в разные стороны смотрят, — страшный женоненавистник на словах и порядочно испорченный тип на деле, категорически утверждал:
— Вообще любви никакой нет, выдумки все это. Есть одно чики-брики, и все. К этому все и стремятся, и мужики, а особенно бабы.
Аня брезгливо поморщилась:
— Много ты знаешь!
— Да уж знаю, не беспокойся. И ты знаешь, только красиво все это обставить хочешь — и словами, и цветами.
— А что же тут плохого?
— А звери, птицы и даже разные комашки — они ничего такого красивого не говорят,
— Ну да, не говорят! Еще как говорят! — не выдержал Гурин. — Птицы как в эту пору поют! А некоторые животные даже цвет свой меняют.
— Ну и все это — любовь?
— Конечно!
— Не, ребят, мы у-ушли в сторону, — поднялся Сергей Проторин — долговязый заика. — З-звери — ладно. Про л-людей давайте. Я д-думаю, любовь — это с-страсть, к-которая заложена природой в ч-человеке. Ф-физиология. Б-брачный период у животных, б-брачное время у человека. Это естественная п-потребность.
— Ну и ты туда же, куда и Шевцов, — отмахнулась Аня. — Неужели же человек ничем не отличается от животного?
— От-т-тличается. Ч-человек идет на это сознательно, а животное б-бессознательно.
— Какое там сознательно? — не согласился Колька. — Ты вот посади мужика и бабу в одной комнате и запри. Пройдет время, и они спаруются. Как голуби. Ну? Любовь?
— Да откуда ты знаешь? Тебя запирали, что ли? — возмутилась Аня. — Какие-то глупости говорит, право!
— Спаруются? — опять не выдержал Гурин. — А ты голубей держал?
— Очень нужно!
— А я держал. И вот закроешь голубя с голубкой в клетку, думаешь, хорошую ему пару подобрал. А он не принимает ее, бьет. А какую полюбит — в огонь и в воду за нее. Бывало, пугнешь голубя одного, поднимется за тучи, не видать. Вынесешь его голубку, только покажешь, и он с высоты камнем падает, садится на голову, на плечи, воркует — отдай голубку. — Гурин взглянул на Аню, смутился: выдал себя — голубятника. Но Аня не осудила его, она слушала с любопытством, улыбалась, под конец сказала ласково:
— Как интересно! Вот никогда не думала!.. А ты, Серпухов, почему молчишь? Есть любовь или нет?
Сержант почесал в затылке, двинул плечами:
— А хрен ее знает. То будто есть, то будто нет ее. Говорят: любовь навеки. Я не верю в это.
— А я верю, — сказала Аня.
Любовь! От одного этого слова Гурина в дрожь бросает: очень влюбчивый парень. Вспомнил Валю Мальцеву, заныло сердечко — любил он ее, очень крепко любил…
А вообще, что такое любовь? Тут он был начитан, мог бы поспорить кое с кем, но сейчас почему-то не мог собраться с мыслями, ребята сбивали. Как хорошо писал о любви Пушкин! Романы Тургенева, «Катерина» Шевченко, «Ромео и Джульетта». Вспомнил Гурин: дома у него осталась книжечка афоризмов из Шекспира, там есть раздел. «О любви» — вот бы сейчас пригодилась, Он читал даже такие романы, как «Милый друг» Мопассана, «Проститутка» Виктора Маргерита, «Любовные похождения кавалера Фоблаза» Луве де Кувре. Читал их, скрываясь от матери.
— Ну, а все-таки что такое любовь? — допытывалась Аня. — Ну вот ты, Гурин, скажи, — обратилась она к нему.
— Любовь, по-моему, это наилучшее состояние человека. По-моему, это самое сокровенное, самое неприкасаемое, самое запретное для посторонних…
— Ну, наплел! — поморщился Шевцов. — Неприкасаемое. В этот момент только и прикоснуться! — и захихикал.
— Да, люди должны стесняться, совеститься показывать свою любовь, хранить ее в тайне и никого не пускать к ней.
— Тайна! А всем видно, что ты влюблен в Аньку.