Три мести Киоре

Корнеева Наталия

Птица счастья не смогла расшевелить этот камень, но не беда — у Киоре есть еще одна попытка, и на этот раз она будет осмотрительнее. А пока у нее есть немного времени, чтобы отдышаться, чтобы прийти в себя.

Киоре прикрыла глаза.

…Службы в монастыре тянулись долго и заунывно, службы составляли его жизнь и оттого казались бесконечными. Серая роба, положенная послушницам, кололась, а еще в нее мерзко поддувало. Платок в виде отреза шерсти едва справлялся с защитой шеи и спины, на остальное его не хватало. Лишь зимой она была готова молиться без остановки, потому что в молитвенном зале было гораздо теплее, чем в келье, из-за постоянно горевших свеч. Еще

по зиме она радовалась работам в хлеву: свиньи и коровы были очень теплыми, а в свободную минутку можно было закопаться в сено, и совсем невыносимым после тепла казалось возвращение в крохотную келью с жесткой кроватью и тонким одеялом.

Сирота, она не знала жизни за стенами монастыря, оттого с жадностью слушала рассказы новоприбывших послушниц, осознавая пропасть между собой и ими. Они приходили — отчаявшиеся, смирившиеся, приносили с собой греховные истории и дуновение совершенно другой жизни, где не существовало молитв. Они рассказывали о рынках, о танцах до упада, о тяжелой работе в полях, о жизни в городе, об унижениях и о страстях. У их горя существовали тысячи оттенков, а у радости — миллионы, озарявшие глаза яркими искорками. И всё это перемалывала, уничтожала вереница молитв, создававшая из полных жизни людей серых призраков, наполненных знаниями свитков Ги-Ра.

Они должны были, став монахинями, уходить с проповедями в города и деревни, обращать людей к свету безгреховной жизни и подавать пример, ибо душа, переполненная тяжестями грехов, умирала вместе с телом и больше никогда не могла попасть в сферу-эфир и переродиться. Монахини выглядели идеалами для людей: никаких злых мыслей, только добрые дела, только всепрощение и безграничное сострадание. Но стоило оказаться в монастыре… У одной не оказывалось вообще никаких помыслов, она молилась механически, повторяла затверженные слова. Другая тайком проносила в обитель алкоголь и прятала в келье, предаваясь греху. Третья водилась с мужчинами. Но всё тайно, тайно, тайно. Так, год за годом, внимательная Киоре узнавала жизнь, куцую, извращенную, но такую, какая была доступна ей в пределах монастыря.

«Из послушницы в убийцу!» — фыркнула она, открывая глаза. Звезды подмигнули ей. Киоре подобралась к краю крыши, чтобы спуститься, но замерла. Внизу у погасшего фонаря — автомобиль. Раздавшееся утробное рычание стало для Киоре неожиданностью: она дернулась и чуть не съехала по крыше. Прищурилась: у самого автомобиля туман как будто выглядел гуще, а еще в нём светились два синих огонька.

«Чудовище!», — мелькнула паническая мысль. Туманный зверь напоминал очертаниями не то волка, не то лису, не то вообще что-то третье, с пушистым и длинным хвостом, с мощными лапами. Он тихо рычал, готовясь к прыжку, но будто сознательно мучил ожиданием. И — рывок! Автомобиль пошатнулся, двое метнулись из него. Мелькнул черный мундир с серебряными эполетами: герцог Хайдрейк! Проклятье, а ведь он ей нужен живым! Только как убежать от туманного зверя? Как спасти Дорана? Она ничего об этом не знала! Если только оставить зверю на пропитание водителя, ему, кажется, лет много, так что не жалко…

Пока Киоре размышляла, зверь еще раз атаковал людей, что бросились врассыпную от него. Туманное чудовище — чего оно могло бояться? Тварь, петляя, обошла полоску света от фонаря. Киоре осторожно отползла от края крыши, молясь об успехе. Свеситься к первому же окну, тихонько открыть его, поддев задвижку ножом, забраться внутрь — плевое дело. В пустой комнате на тумбочке стояла единственная свеча, возле которой лежало несколько спичек в коробке. Выбраться на крышу, спрыгнуть с нее и оказаться

рядом с герцогом было проще простого. Еще быстрее зажглась свеча, даже опередив недовольный рык чудовища, успевшего поранить водителя. Киоре выставила ее вперед, надеясь на чудо… И оно свершилось! Туманный зверь замер и отступил от пламени, принялся кружить, но подойти не мог. Пламя на короткой свече плясало, воск капал, а Киоре смотрела в глаза зверю.

— Нам необходимо попасть в дом, где горит огонь, — сказала она герцогу, который поднимал своего водителя, зажимавшего рану на руке. — Немедленно! — добавила она, нахмурившись: зверь подозрительно прищурился и отступил.

Доран постучал пальцем по ее плечу и указал на светившееся шагах в тридцати позади окно.

— Медленно отступаем, — приказал он.

Киоре смотрела в глаза-топазы, не отводила взгляда, как будто от этого, а не от дрожащего пламени свечи, зависела их жизнь. Водитель стонал. Медленно двигались дома. Раздавшийся стук напугал ее, и, когда отворилась дверь и полоска света коснулась тумана, Киоре восторжествовала: зверь зашипел и отступил. Первым забросили водителя, следом зашел Доран, а Киоре медлила, и ее дернули, втащили внутрь, погасив свечу. На закрывшуюся дверь наскочило чудовище, проскрежетало когтями и, злобно воя, умчалось в ночь.

Хозяин помещения, сапожник, работал у чугунной печки — там стоял стул и лежали на небольшом столе инструменты. Увидев состояние одного из гостей, предложил помощь.

— Отныне ночи опасны, — заметил Доран, зашивая глубокую, рваную рану своему слуге иглой для кожи.

— Будто до этого они были безобидны, — фыркнула Киоре, гревшаяся у открытого огня.

Прилавки ломились от обуви: рядом стояли прекрасные сапоги из дорогой кожи и дешевые крестьянские ботинки, бальные туфли и домашние… Сапожник был мастером своего дела.

— Ты считаешь, что грабитель и это равнозначны? И откуда ты знала, как нам спастись? — Доран отрезал нитку и бросил иголку в тазик с горячей водой, окрасившейся в розовый.

Сидевший водитель наконец-то завалился набок, на столешницу.

— Умереть проще, чем жить без денег, — фыркнула Киоре. — Оно избегало света фонарей.

Сапожник, повинуясь Дорану, оставил их, ушел спать. Герцог подбросил несколько поленьев в печку, и они затрещали, выпустив сноп искр.

— Зачем ты меня спасла?

Она замерла и повернулась к герцогу, перекатилась с мыска на пятку:

— Надеюсь на взаимность, — и склонилась в дурацком поклоне. — Ты лучше разбирайся с тем, что в городе творится, а то ворье разбушевалось, убийства темные творятся, теперь еще туманные чудища — страшный непорядок! — и подошла к печке, села перед ней.

— Зачем ты воруешь? — спросил Доран и сел рядом, глядя в огонь.

Отсветы плясали на его лице, мистически подсвечивая глаза. Русые волосы растрепались, рукав мундира оказался порван — так он гораздо больше походил на человека. Киоре снова вспомнила бал-маскарад, и злость захватила ее: как же, ведь единственный не поддался! Но вместе с тем стоило признать, этим же Доран заслужил и ее уважение.

— А зачем ты преступников ловишь? Живу я так, — пожала она плечами. — Оказавшемуся раз по ту сторону закона нет места среди честных людей.

— Место всегда можно найти, — он всё также неотрывно смотрел в пламя, только лицо стало еще серьезнее.

— Доран, может, я уже сотнями убивала и травила? Уверен, что стоит со мной говорить? — она невольно обмахнулась: в костюме у камина оказалось очень жарко.

— Что еще сейчас делать? Придушить тебя прямо здесь и выдать за акт правосудия?