Три минуты до катастрофы. Поединок.
Шрифт:
— Подожди, Толя, надо ещё разок взглянуть. Как только он выбежал на горку, в глаза бросилась машина и бегущий за ней солдат с автоматом. Одну за другой Иващенко выпустил несколько красных ракет. Водитель испугался. Он резко затормозил, развернулся и помчался назад…
И вот уже снова все на местах. Ещё не перестали возмущаться люди у раций, узнавшие, в чём дело, когда лейтенант Селиванов нажал кнопку.
Содрогнулась земля. Первая партия снарядов уничтожена.
…Капитан подъехал к гипсовому
Что думал враг? Куда тянутся провода? Где источник тока? И снова тонкий и точный расчёт врага был раскрыт. Когда стало ясно, что делать дальше, полковник Сныков отвёл в сторону Диасамидзе.
— Михаил Степанович, очень прошу, езжайте. Вы ведь не имели права даже появляться здесь.
Диасамидзе начал было возражать, но полковник крепко сжал его локоть.
— Не надо, — взмолился Сныков, — подчинённые услышат. Недовольно бормоча, Диасамидзе ушел, а Сныков вернулся к яме.
— Вам всё понятно, капитан? — спросил он.
— Так точно, товарищ полковник.
— Приступайте к работе.
— Слушаюсь, — ответил Горелик, но не тронулся с места. Сныков удивленно посмотрел на него:
— Приступайте же, капитан.
— Не имею права, товарищ полковник, — сказал Горелик. — По всем действующим наставлениям, по специально разработанной вами инструкции здесь может находиться только тот, кто непосредственно выполняет работу.
— Чёрт знает что! — выругался полковник и направился к каменному зданию, за которым стояла его машина.
И снова началась «хирургическая» работа над минной установкой, куда более сложной, чем первая. И снова сильные, умные, золотые солдатские руки извлекали смертельные провода. И снова грузили стальные глыбы, и снова ползла бронированная машина по опустевшим немым улицам. Дрожала земля от взрывов. Первый, второй, третий, четвёртый, пятый… пока не взвился в воздух, точно салют победы, зелёный сноп ракет.
Всё!
С огромной скоростью пронеслась на радиоузел машина Нагорного.
— Диктор, где диктор? — закричал он, вбегая в помещение.
Диктора на месте не оказалось.
Нагорный сам бросается к микрофону:
— Граждане! Исполнительный комитет депутатов трудящихся Кировского района извещает, что все работы по вывозке снарядов закончены. С этой минуты в районе возобновляется нормальная жизнь.
Радость переполняла его. Ему хотелось сказать ещё что-нибудь, но всё уже было сказано, и он растерянно и молча стоял у микрофона.
И вдруг, вспомнив, как это делают дикторы, он медленно произнес:
— Повторя-аю!..
И опять умолк, то ли забыв только что сказанное, то ли слова эти показались ему сухими, казёнными. И неожиданно для себя он почти выкрикнул:
— Товарищи, дорогие товарищи, опасность
В ту минуту, когда произносились эти слова, уже хлынул парод к обессилевшим, счастливым солдатам. И понял Иван Махалов, как во время войны встречало население своих освободителей.
Солдат качали, летели вверх кепки, косынки. Крики «ура» смешались с возгласами восторга и благодарности. Вконец смущённых солдат обнимали и целовали, а они тоже благодарили, искренне не понимая, за что такие почести.
Вместе с толпой, увлекаемая ею, ринулась к солдатам и Валя. Но волна отнесла её в сторону, и уже трудно было пробиться вперёд. Она видела Гурама и старалась не потерять его из виду. Хоть бы он взглянул! Он сразу пробил бы к ней дорогу. А Гурам, счастливый и возбуждённый, не замечал её, и он показался вдруг Вале в недосягаемом ореоле славы. Валя испугалась, попятилась. Будь ему тяжело, она сама сумела бы растолкать народ и пробиться. А как быть теперь? Что он подумает?
Ещё утром, точно потеряв рассудок, она бежала за машиной, готовая на все. А сейчас стояла беспомощная, нерешительная.
И вдруг глаза их встретились. Это было одно мгновение. Кто-то обнял его, кто-то подхватил его на руки, и Вале показалось, что он не пытается даже приблизиться к ней. Она снова попятилась и начала тихонько выбираться из толпы.
Гурам поискал глазами Валю и не увидел её. И с прежней силой нахлынула обида. Даже совсем посторонние, чужие люди пришли поздравить, а она была тут и не подошла!..
…Через шесть часов на плацу, на вечерней поверке старшина Тюрин сообщил, чем рота будет заниматься на следующий день, перечислил назначенных в караул и на посты, на которых они будут стоять.
— Младший сержант Махалов, рядовые Маргишвили и Хакимов, — закончил он, — в наряд на кухню. Старший по наряду Махалов…
В тот же день уехал Гурам. Когда поезд тронулся, он смотрел не на перрон, а в сторону города. Но ничего не было видно, мешала высокая насыпь, тихая и пустынная. Только молоденькая берёзка, тоненькая, как палочка, покачивалась, словно махая ему на прощание.
«…Мне восемьдесят пять лет. Я пережила несколько войн, работала в госпиталях. Много знала героев, но ваш поступок особенно велик и человечен.
Слава вам, наши ребятки! Слава нашей Родине, воспитавшей таких людей!..
У меня есть коллекция фотографий замечательных людей моей эпохи, и я присоединяю туда ваши портреты.
Будьте счастливы, дети и внуки мои».
«Что это за передача?» — думала Валя, слушая голос диктора. Она пришла сегодня домой позже обычного и, как всегда, сразу же включила репродуктор. Но начала передачи не слышала, увлеклась работой. Надо наконец закончить блузку, с которой уже давно возится.