Три мудреца в одном тазу
Шрифт:
Шаман забил в бубен, пустившись в дикий пляс вокруг лежащих и сидящих пленников. Он выписывал круги и восьмерки, обходя каждого в отдельности и всех вместе. На этот раз в его заклинаниях не слышалось членораздельных слов — только невнятный гул и отдельные выкрики. Он долго тряс бубном и, наконец, закончил в лучших традициях рок-н-ролла — упал на колени и запрокинул голову к небесам, беря последнюю, самую звонкую ноту. Хорошо хоть, бубен рвать не стал — гибель бубна для шамана равносильна гибели его самого. Шамана, потерявшего инструмент, могут умертвить свои же
— Теперь вы не люди, теперь вы свиньи! — торжествующе выкрикнул Пратгуста. — Кровь духам, мясо — людям!
Мбумбу снова радостно загомонили, уже заранее облизываясь.
— Серега, тебе со стороны лучше видно, — процедил краем рта Колобков. — Я что — хряк?
— Не больше, чем раньше, — ехидно ответил Чертанов.
Шеф скрытой издевки не понял. Он непонимающе охлопал себя со всех сторон, потрогал нос — в пятачок не превратился, почесал зад — хвоста нет. Сергей, Света, Гена с Валерой — все по-прежнему люди. Не изменились ни внешне, ни внутренне.
— Факир был пьян, и фокус не удался, — торжествующе выпрямился Колобков.
Но мбумбу это не волновало. Они неторопливо приподняли Гену и поволокли его к деревянной колоде, где уже поигрывал топором Угуки-Широкие-Плечи.
— Серега, чего они?! — вспылил шеф. — Глаза повылазили?!
— Пап, по-моему, они предпочитают верить шаману, а не своим глазам… — грустно вздохнула Света. — Зрение может обмануть, а шаман — нет…
Пратгуста кровожадно захохотал, занося над бессознательным Геной каменный нож. Первый удар — духам, его наносит сам шаман. Он размахнулся… нож пошел вниз… и выпал из рук шамана.
А он сам упал замертво, выплеснув три фонтанчика крови из груди. Слева направо осталось три рваных пулевых отверстия.
Глава 17
Не форма красит человека, а человек — форму.
Оксана Федорова
Каспар, Бальтазар и Мельхиор сидели на полубаке и безучастно пялились в темноту. Каспар время от времени всхрапывал, Бальтазар ругался себе под нос, а Мельхиор листал книгу.
— О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух, и опыт — сын ошибок трудных, и гений — парадоксов друг… — задумчиво произнес он.
— А?! Что?! Я не сплю, не сплю! О чем говорим? Немедленно повторите все с самого начала!
— Это стихи… — улыбнулся чернокожий волшебник. — Стихи одного из моих потомков… Бледненький был мальчик, но талантливый… И лицо — копия меня.
— Хорошо хоть, не такой идиот! — прорычал Бальтазар. — Что ты несешь, старый дурак?!
— Что несу? Куда несу? — зашарил по спине Мельхиор. — Я ничего не несу!
— А почему мы никуда не плывем?! — забеспокоился Каспар. — Где наши матросы? Где наша башня? Я требую немедленно вернуть нашу башню! Немедленно, слышите?!
— Заткнись, старый дурак! Я уверен, это все заговор! Они заманили нас на этот остров, чтобы убить!
— Нет, я уверен, они не желают нам зла…
— А я уверен, что желают!
— Но это же придется вставать?! — возмутился Каспар, разглаживая бороду. — А я так устал… хррр-пс-пс-пс…
— Не спи, дурак!
— О боги, как ты меня напугал! Я не сплю, не сплю!
— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам… — процитировал другие великие строки Мельхиор. — Кто из вас Горацио?
— Я! — нагло заявил Бальтазар. — А ты мне должен деньги — давай сюда!
— Правда? Не помню такого…
— Ты не помнишь даже своего имени! Немедленно верни деньги!
— Нет.
— Отдай! — зарычал узкоглазый колдун, вцепляясь в тощую шею Мельхиора.
— Прекратите немедленно, молокососы! Я вас!.. хррр-пс-пс-пс…
Из рубки за ними наблюдали Фабьев, Грюнлау и Зинаида Михайловна. Мадам Колобкова не спала уже почти тридцать часов, переживая за мужа и дочь. Она расхаживала по рубке, то сжимая кулаки, то пуская слезу. Настроение каждую секунду сменялось с «Господи, только б живой!» на «Ну, пусть только вернется, скотина!» и обратно. Зависело от того, что она думала в данном случае: мужа убили каннибалы, муж в плену у каннибалов, муж бухает с каннибалами.
Это третье ее расстраивало особенно сильно.
— Не переживайте так, Зиночка, вернется Иваныч, и Светка вернется… — неуклюже попытался ее успокоить штурман.
— Пусть только вернется!.. — грозно начала она и тут же пустила слезу: — …живой… Петенька мой… Может, там львы какие?! Или акулы!..
— Акулы?… В джунглях?… — удивился Фабьев. — Успокойтесь, Зиночка, смотрите, вон уже Петрович летит, сейчас все узнаем.
Прожектор «Чайки», рассеивающий бескрайнюю мглу, действительно высветил в небесах силуэт огромного беркута — судовой механик благополучно возвращался на борт. Угрюмченко сделал три круга вокруг пришвартованной яхты и аккуратно приземлился на полубаке.
Волшебники равнодушно посмотрели на крупного седоголового орла и вновь углубились в спор о смысле существования Вселенной. Все трое придерживались кардинально различных взглядов. Каспар считал, что Вселенная вообще ни для чего не нужна, и существует просто так, сама по себе. Бальтазар твердо верил, что Пуп Вселенной — он сам, а все остальное требуется лишь для того, чтобы служить ему. Мельхиор полагал, что Вселенная — занятное местечко, где творится много всякого интересного, и ее цель — развлекаться, глядя на то, что еще выкинут все эти букашки, именуемые людьми.
— Ну как там?! — крикнула Зинаида Михайловна, выбегая на палубу.
— Пить!.. — прохрипел усталый беркут. — Пить, муха-бляха!..
Гюнтер торопливо подал ему стакан воды. Угрюмченко сунул туда клюв и возмущенно заклекотал:
— Пить, а не мыться!.. Спирту мне! Неразбавленного!
— Петрович, перья выдеру! — пригрозила госпожа Колобкова. — Что там с Петей?!
— У папуасов они…
— Пьянствуют?!
— Не… в плену сидят…
— Повезло ему! — разочарованно заявила Зинаида Михайловна. — Погоди, Петрович, как в плену?! Почему в плену?! Зачем в плену?!