Три мушкетера
Шрифт:
Во время этого переезда Фелтон все рассказал миледи: как он, вместо того чтобы отправиться в Лондон, нанял это судно, как он вернулся, как вскарабкался на стену, втыкая, по мере того как он поднимался, в расселины между камнями железные скобы и становясь на них, и как, наконец, добравшись до решетки окна, он привязал веревочную лестницу. Остальное было известно миледи.
Она же пыталась укрепить Фелтона в его замысле. Но с первых сказанных им слов она поняла, что молодого фанатика надо было скорее сдерживать, чем поощрять.
Они условились, что
Тогда, в случае если он останется на свободе, они встретятся во Франции, в монастыре кармелиток в Бетюне.
XXIX
ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ПОРТСМУТЕ 23 АВГУСТА 1628 ГОДА
Фелтон простился с миледи, поцеловав ей руку, как прощается брат с сестрой, уходя на прогулку.
С виду он казался спокойным, как всегда, только глаза его сверкали необыкновенным, словно лихорадочным блеском. Лицо его было бледнее, чем обычно, губы были плотно сжаты, а речь звучала коротко и отрывисто, изобличая клокотавшие в нем мрачные чувства.
Пока он находился в лодке, отвозившей его с корабля на берег, он, не отрываясь, смотрел на миледи, которая, стоя на палубе, провожала его взглядом. Оба они уже почти не опасались погони: в комнату миледи никогда не входили раньше девяти часов, а от замка до Портсмута было три часа езды.
Фелтон сошел на берег, взобрался по гребню холма на вершину утеса, в последний раз приветствовал миледи и повернул к городу.
Дорога шла под уклон, и, когда Фелтон отошел шагов на сто, ему видна была уже только мачта шхуны.
Он устремился по направлению к Портсмуту, башни и дома которого вставали перед ним, окутанные утренним туманом, приблизительно на расстоянии полумили.
По ту сторону Портсмута море было заполнено кораблями; их мачты, похожие на лес тополей, оголенных дыханием зимы, покачивались на ветру.
Быстро шагая вперед, Фелтон перебирал в уме все обвинения, истинные или ложные, против Бекингема, фаворита Якова I и Карла I, — обвинения, которые накопились у него в итоге двухлетних размышлений и длительного пребывания в кругу пуритан.
Сравнивая публичные преступления этого министра, преступления нашумевшие и, если можно так выразиться европейские, с частными и никому не ведомыми преступлениями, в которых обвиняла его миледи, Фелтон находил, что из двух человек, которые уживались в Бекингеме, более виновным был тот, чья жизнь оставалась неизвестной широкой публике. Дело в том, что любовь Фелтона, такая странная, внезапная и пылкая, в преувеличенных размерах рисовала ему низкие и вымышленные обвинения леди Винтер, подобно тому как пылинки, в действительности едва уловимые для глаза даже по сравнению с муравьем, представляются нам сквозь увеличительное стекло страшными чудовищами.
Быстрая ходьба еще сильнее разжигала его пыл; мысль о том, что там, позади него, оставалась, подвергаясь угрозе страшной мести, женщина, которую он любил, вернее — боготворил, как святую, недавно пережитое волнение, испытываемая усталость — все это приводило
Он вошел в Портсмут около восьми часов утра. Все население города было на ногах; на улицах и в гавани били барабаны, отъезжавшие войска направлялись к морю.
Фелтон подошел к адмиралтейству весь в пыли и в поту; его лицо, обычно бледное, раскраснелось от жары и гнева. Часовой не хотел пропускать его, но Фелтон позвал начальника караула и, вынув из кармана приказ, который ему велено было доставить, заявил:
— Спешное поручение от лорда Винтера.
Услышав имя лорда Винтера, являвшегося, как было всем известно, одним из ближайших друзей его светлости, начальник караула приказал пропустить Фелтона, который к тому же был в мундире морского офицера.
Фелтон ринулся во дворец.
В ту минуту, когда он входил в вестибюль, туда же вошел какой-то запыхавшийся, весь покрытый пылью человек, оставивший у крыльца почтовую лошадь, которая, доскакав, рухнула на колени. Фелтон и незнакомец одновременно обратились к камердинеру Патрику, который пользовался полным доверием герцога.
Фелтон сказал, что он послан бароном Винтером; незнакомец отказался сказать, кем он послан, и заявил, что может назвать себя одному только герцогу. Каждый из них настаивал на том, чтобы пройти первым.
Патрик, знавший, что лорда Винтера связывают с герцогом и служебные дела, и дружеские отношения, отдал предпочтение тому, кто явился от его имени. Другому гонцу пришлось дожидаться, и видно было, как он проклинает эту задержку.
Камердинер прошел с Фелтоном через большую залу, в которой ждала приема депутация от жителей Ла-Рошели во главе с принцем Субизом, и подвел его к дверям комнаты, где Бекингем, только что принявший ванну, заканчивал свой туалет, уделяя ему, как всегда, очень большое внимание.
— Лейтенант Фелтон, — доложил Патрик. — Явился по поручению лорда Винтера.
— По поручению лорда Винтера? — повторил Бекингем. — Впустите его.
Фельтон вошел. Бекингем в эту минуту швырнул на диван богатый халат, затканный золотом, и стал надевать камзол синего бархата, весь расшитый жемчугом.
— Почему барон не приехал сам? — спросил Бекингем. — Я ждал его сегодня утром.
— Он поручил мне передать вашей светлости, — ответил Фелтон, — что он весьма сожалеет, что не может иметь этой чести, так как ему приходится самому быть на страже в замке.
— Да, да, я знаю. У него есть узница.
— Об этой узнице я и хотел поговорить с вашей светлостью.
— Ну, говорите!
— То, что мне нужно вам сказать, никто не должен слышать, кроме вас, милорд.
— Оставьте нас, Патрик, — приказал Бекингем, — но будьте поблизости, чтобы тотчас явиться на мой звонок. Я сейчас позову вас.
Патрик вышел.
— Мы одни, сударь, — сказал Бекингем. — Говорите.
— Милорд, барон Винтер писал вам несколько дней назад, прося вас подписать приказ о ссылке, касающейся одной молодой женщины, именуемой Шарлоттой Баксон.