Три недели с леди Икс
Шрифт:
– А кровотечения? – трагически восклицала тем временем ее мать, обмахиваясь веером. – Вы вообразить себе не можете, какие ужасные у меня были кровотечения!
Похоже, Аделаиду уже слегка мутило: эти душераздирающие подробности явно были не по вкусу бездетной леди. Лала же уже множество раз слышала эти материнские причитания и давным-давно решила: если ей когда-нибудь придется рожать, то она махом выпьет галлон лауданума [11] и проснется лишь на следующее утро.
11
Двери вновь распахнулись, и явился дворецкий. Лала печально подумала, заметит ли кто-нибудь, если она вдруг прямо здесь умрет от духоты. Похоже, что нет. Впрочем, матушка, возможно, и обратит внимание на то, что ее аудитория слегка сократилась…
Когда же девушка подняла глаза, то обнаружила, что прямо перед ней стоит… ее воплощенная мечта. Именно таким она представляла себе своего будущего супруга. Человек был не слишком молод, но вовсе еще не стар. Глаза у него были синие, словно море, с легкими морщинками в уголках – значит, он умеет заразительно смеяться. Джентльмен был почти лыс – легко можно было предположить, что и грудь у него не слишком волосатая. А еще он вовсе не такой великан, как мистер Дотри – едва ли на несколько дюймов выше ее…
Дворецкий представил всем доктора Хардфилда, новоприбывший же учтиво поклонился и сказал, что счастлив будет пользовать леди Рейнзфорд в течение всего времени ее пребывания в Старберри-Корт. И прибавил, что если леди не против, то он выслушает ее жалобы немедленно.
Леди Рейнзфорд явно была озадачена. Похоже, она уже сомневалась, что ее проблемы с сердцем настолько серьезны… и лишь сейчас осознала, что сидит на диване в обществе леди Аделаиды, а герцог с герцогиней стоят рядом.
– Матушка наверняка откажется от вашей помощи, мистер Хардфилд, – произнесла Лала, вставая. – Она никогда не согласится публично обсуждать свои хворобы. Однако я настаиваю, чтобы вы осмотрели ее приватно: мама все утро жаловалась на сердцебиение…
Леди Аделаида резко вскочила на ноги – она явно была счастлива, что разговор о женских болезнях иссяк сам собой. Однако от шпильки не удержалась:
– Здоровье особенно важно для женщины, когда в жизни ее происходят известные перемены, не так ли, дорогая?
Матушка Лалы бросила на Аделаиду испепеляющий взор, которого та предпочла не заметить, и три леди, сопровождаемые доктором, удалились из гостиной. Лала не вполне понимала, отчего леди Аделаида решила сопровождать их с матерью, однако была ей сердечно признательна: матушка в присутствии посторонних все же демонстрировала известную сдержанность.
В спальне леди Рейнзфорд бессильно распростерлась на ложе, леди Аделаида присела в сторонке рядышком с Лалой, а доктор Хардфилд принялся совершать манипуляции, знакомые Лале до мельчайших подробностей: он задавал вопросы, прикладывал трубку к груди больной, считал ее пульс…
А матушка говорила, не закрывая рта. Доктор Хардфилд взглянул на Лалу лишь раз, мельком – когда леди Рейнзфорд объявила, что, даже рискуя умереть от сердечного приступа, она предприняла путешествие, и виной всему материнская любовь: ей непременно нужно устроить счастье дочери, ради чего она отважилась на целую неделю пренебречь
У доктора Хардфилда были красивые глаза и миловидное удлиненное лицо, а также подтянутое худощавое тело. Он был само совершенство: мужественный, но не мужиковатый. Глядя на него, Лала чувствовала, что ее собственное сердцебиение опасно участилось. Но причиной тому была вовсе не обычная паника – нет, это было нечто совсем другое, много более приятное…
Наконец доктор выпрямился, и Лала затаила дыхание. Это был тот самый опасный момент, когда одни доктора объявляли, что леди Рейнзфорд совершенно здорова, а другие, потрепав ее по руке, говорили о необходимости отдыха и свежего воздуха, затем получали свои два фунта за визит и удалялись, пообещав явиться назавтра за очередным гонораром…
Лала молила Бога, чтобы Хардфилд оказался из числа первых… и в то же время хотела, чтобы он повел себя как вторые.
Однако доктор повел себя странно. Он неожиданно повернулся к ней:
– А каково ваше мнение, мисс Рейнзфорд?
Лала судорожно сглотнула.
– Вы имеете в виду… что я думаю о матушкином здоровье?
Никто и никогда не задавал ей подобного вопроса!
– Я полагаю, что самые лучшие наблюдатели – это родственники пациента. Дочь куда лучше осведомлена о состоянии матери, нежели любой незнакомец, будь он даже доктор.
Лала с трудом совладала с собой и твердо заявила:
– Матушка очень больна.
И это была сущая правда. Когда леди Рейнзфорд принималась бешено вращать глазами и истерически верещать, тут и слепой увидел бы: с леди что-то не так…
Доктор Хардфилд кивнул, глаза его погрустнели. Он вновь обратился к больной:
– Я навещу вас завтра утром и вновь внимательно выслушаю ваше сердце, леди Рейнзфорд. Но уже теперь полагаю, что вам следует оставаться в постели как минимум три дня кряду. Боюсь, этот визит и впрямь может стать чересчур тяжким испытанием для вашего сердца.
Леди Аделаида легко поднялась на ноги:
– О, не стоит тревожиться, мистер Хардфилд. Я позабочусь о нашей больной! Моя дорогая леди Рейнзфорд, вы присоединитесь к остальным через пару дней, когда почувствуете, что достаточно окрепли.
– О нет… нет, я не могу! – вскричала «больная».
Леди Рейнзфорд редко проводила дни в постели – возможно, оттого, что в спальне ей некому было пожаловаться на недомогание.
– Прежде всего вам надлежит думать о своем здоровье, – твердо объявила Аделаида. – Я буду регулярно навещать вас в течение дня, а доктор Хардфилд нанесет вам визит утром. А наш очаровательный дворецкий – кажется, Флеминг – пришлет лакея, который будет дежурить в коридоре возле ваших дверей, чтобы горничная в любой момент могла послать за всем, что вам потребуется.
– О, в этом нет надобности, – запротестовала леди Рейнзфорд. – Лала просто сбегает и…
– Однако наша дорогая Лала будет с гостями, на празднике, не правда ли? – лучезарно улыбнулась леди Аделаида. – Ведь вы вовсе не хотите, чтобы ваша милая дочь лишилась возможности насладиться деревенским воздухом?
– Рекомендую вам полнейший покой, – подхватил доктор. – И полную умиротворенность. Ваша дочь может читать вам вслух не более часа поутру, если вы соблаговолите этого пожелать, но все остальное время вам надлежит пребывать в полнейшем покое!