Три нити

Романова Дарья

– Это не домашний питомец, – осадил демоницу Утпала. – И он должен жить среди себе подобных.

– Да ладно, чем мы хуже-то? – протянула Камала, подцепляя ножом кусочек мяса и отправляя его в рот. – Тем более ты сам сказал – внизу ему опасно.

– А сам-то ты что об этом думаешь, вепвавет? – спросила Нехбет, женщина-гриф. И я ответил, обращаясь ко всем богам сразу:

– Вы пощадили меня, хотя я заслужил смерть. Теперь моя жизнь принадлежит Когтю и Железному господину, и я буду вечно служить вам… Клянусь.

Знай я все, что знаю сейчас, – дал бы я эту поспешную клятву?

Или предпочел бы жить как Тонгьял Цома, ученик кузнеца? Теперь я часто спрашиваю себя об этом – и не нахожу ответа. Но тогда над столом уже прозвучало:

– Пусть будет по-твоему.

И тут же меня схватили чьи-то лапы, подняли вверх, закружили – это вороноголовые накинулись разом всей стаей. Они ощупывали и разглядывали меня и так, и этак, то подбрасывая в воздух, то ероша пальцами гриву.

– Такой мягкий! – вздыхала Камала, прижимая меня к щеке; от нее пахло пудрой, медом и розовым перцем. – Как подушка! Ммм, так бы и раздавила!

– Да ты сейчас и раздавишь! – ворчал Утпала. – Осторожнее, они не такие прочные, как кажутся.

– Дайте, дайте мне тоже! – подпрыгивала на месте Падма; только четвертый демон, Пундарика, не участвовал в этой забаве – но и он в конце концов протянул пухлую ладонь, чтобы погладить меня по затылку. Когда вороноголовым надоело это развлечение, они передали меня лекарю. Не могу не признать, я рад был вернуться к старику; тот усадил меня на колени и положил в тарелку настоящей пищи богов – мяса, мягкого хлеба и несколько ложек сладкой рисовой каши с орехами. Сами боги ели за десятерых и в один глоток опустошали пугающего размера чаши – но, кажется, почти не пьянели, разве что все чаще заговаривали на своем, непонятном языке.

Увы, этот день был слишком долгим для меня! Хоть я и силился прислушаться к ведущимся за столом разговорам, из которых разумные мужи и жены наверняка почерпнули бы древних тайн и мудрости тысячелетий, мой дух совсем ослаб – а может, это действовало снадобье, которое скормил мне слоноликий? Как ветка под обильным снегом, моя шея сгибалась все ниже под грузом головы; наконец, я зевнул так широко, что подбородком чуть не коснулся груди. Тогда кто-то взял меня за лапу и повел сквозь черную траву, прямиком в темноту.

Свиток IV. Семь сокровищ чакравартина

Мне холодно и страшно. Я слышу гул, низкий и унылый, – может, это ветер вьет гнездо под сводами месектет; а может, лед начал прорастать сквозь стены. Что бы там ни было, этот звук пугает меня; он не прекращается уже несколько дней и становится все сильнее. Тщетно я пытаюсь найти покой в своем занятии: но кисть дрожит в пальцах, и чернила замерзают, разделяясь на мутный осадок и прозрачный лед.

И все же я заставляю себя писать – и вспоминать, каким это место было прежде. Говорят, пока помнят Рен, мертвый не мертв до конца. Надеюсь, что это так! А потому я снова и снова называю имена тех, чье дыхание согревало когда-то эти опустевшие покои; я зову их – пусть приходят, где бы они ни были сейчас.

– Лунг-та! Земля дрожит под ударамиТвоих неистовых ног,Планеты меняют свой бег,И пламя звезд раздуваетДыхание

мощных ноздрей.Ужасом полнится небо,Взбитое, как молоко,Прядями спутанной гривы.Поток, питающий тучи,Сонмы звёзд и планет,Всё это – капля водыВ прядях твоих волос.

***

Проснулся я от того, что сердце бешено колотилось, а шерсть на лапах и загривке стала дыбом. Мне чудилось, будто какая-то тварь навалилась на меня мягким, пышущим жаром телом. Взвизгнув от страха, я рывком сбросил тяжелое одеяло – видно, оно и было причиной кошмара.

– Эй, как там тебя! Можно потише? И так голова болит.

Это говорил Шаи, сын небесного лекаря. Выглядел он и правда не слишком здоровым – пряди короткой гривы слиплись и стояли торчком, глаза покраснели, а многообразные пятна – следы вчерашнего веселья – так обильно усеивали чуба, что оно походило на пестрое перепелиное яйцо.

– Меня звать Ринум, – сначала представился я, а уж потом полюбопытствовал. – А что ты тут делаешь, о боже?

– Только что я спал, – ответил лха, подымаясь с шаткого трехногого стула и с хрустом потягиваясь. – Как тебе местечко?

Вопрос застал меня врасплох – я ведь даже не помнил, как здесь очутился! Покои были невелики по меркам дворца: всего десять шагов в ширину и столько же в длину. Окон здесь не было, но зато стены покрывали пластинки светящегося зеленого стекла, изображающие заросли тростника. Тут и там в них прятались утки, цапли и макары из гладкой эмали; присмотревшись, я углядел даже зимородка с крошечной серебряной рыбкой в клюве и пару сплетшихся рогами улиток, размером не больше когтя. Поверх дутых стеблей был выложен узор из голубых цветов, напоминающих чаши для часуймы, а потолок занимало лучистое золотое солнце.

– Красиво, – решил я.

– Ну и замечательно – тебе же теперь здесь жить. Раньше это была моя детская, но теперь у Сиа новый ребенок. Постарайся не стать таким же разочарованием, как я… Ладно, вылезай из постели! Чем быстрее я все тут покажу, тем быстрее пойду спать дальше.

Вняв призыву лха, я начал собираться. Нарядные штаны, подарок небесного лекаря, так и остались на лапах, а вот чуба я умудрился во сне затолкать к самому изножью кровати; пояс обнаружился под подушкой; правая туфля нашлась под стулом, на котором только что дремал Шаи, а левая – под сползшим с кровати одеялом. Перепоясавшись, отряхнув подол и прорядив гриву пятерней, я уже готов был к покорению Когтя…

– Погоди-ка, не так быстро, – молодой лха легонько подтолкнул меня к одной из стен, ничем не отличающейся от прочих, – но стеклянные растения на ней расступились, открывая потайной чулан с полом, изрешеченным сотней мелких дыр. Света здесь почти не было, только белели в полумраке странные наросты, вроде набухших от влаги древесных грибов, да блестели бока серебряных труб и маленькие крючки, на которых, как хатаги на двери дзонга, были развешены отрезы плотного хлопка. Поддавшись любопытству, я потянул лапы к одному из наростов… Как вдруг тот поддался, сплющившись под пальцами, и сверху с ревом брызнула вода, окатив и меня, и Шаи!