Три письма и тетрадь
Шрифт:
В один из дней в гости заглянул сосед-алкоголик. В квартиру он заходить категорически отказался и вызвал Константина Алексеевича в коридор для разговора. Я вышел в это время покурить и смог присутствовать при их разговоре.
Разговор мне показался странным. Дело в том, что по закону, из проживающих в квартире, только Вера имела право на новое жильё. Отец прописан не был. Им полагалась или комната в коммуналке, или, в лучшем случае, квартира в малосемейке. Сосед-алкоголик предлагал Константину Алексеевичу и Вере свою новую квартиру и уверял, что она ему совершенно не нужна.
Это уже точно походило на сектантство.
Отец слушал Виталика не перебивая. По его лицу я не мог понять, что он думает о предложении соседа. Выражению его взгляда можно было приписать, что угодно: и самодовольство, и смирение, и коварство, и простодушие, и властолюбие, и дружелюбие. Эта неопределённость заставила меня насторожиться. Душевное состояние и некоторые фразы Виталика напоминали поведение человека, который готовится к самоубийству. Я начал подозревать, что Виталик стал жертвой какого-то скрытого воздействия со стороны отца.
— Виталий! — вдруг заговорил Константин Алексеевич. — Ты же не за этим пришёл. Пошли, чайку попьём.
Константин Алексеевич положил руку на плечо Виталика, и тот сразу обмяк. Словно из него целиком извлекли позвоночник. Виталик беспомощно оглядывался в мою сторону. Возможно, он ждал от меня поддержки. И кажется, ему действительно грозила опасность. В этот момент, я подумал о кочерге из котельной. Неплохо было бы иметь её под рукой, на всякий случай.
Вынужденный разговор за столом шёл о пустяках. Когда Вера разлила чай, Константин Алексеевич рассказал нам, что путешествуя по тайге, научился пить чай прямо с костра. Он сделал пару глотков, можно сказать, — кипятка, — из чашки и резко обратился к Виталику:
— Виталик! Ты же знаешь, что я могу тебе помочь!
— Знаю, Алексеич. Видал твою работу, — на лице Виталика выступил пот. — Но я сам хочу, понимаешь. Сам.
Я не знал о чём они. И моя неосведомлённость привела меня, куда и должна была привести, — на мрачную конспирологическую сторону. Константин Алексеевич вмиг перевоплотился, для меня, из романтического пирата в хитроумного гения криминального мира. Уже одного того, что он, как и профессор Мориарти, занимался математикой, было для меня достаточным признаком. Я поразился, как моя неожиданная догадка расставила всё на свои места. Теперь я знал точно, почему Константин Алексеевич не хотел жить в Москве, он опасался преследования милиции. Его странные командировки без определённых сроков прекрасно укладывались в мою версию. Выходило, я в одну минуту раскусил всю его преступную схему: он планировал идеальные преступления, его подельники проворачивали дело и, на время расследования, он скрывался в глухих таёжных краях. И вот почему Вера так испугалась, что я уйду и оставлю её один на один с этим преступным комбинатором.
Я покрылся испариной. Теперь я был уверен, что разговор у отца и Виталика шёл о самоубийстве Виталика.
Пока я мысленно накручивал себя на предстоящий поединок с серым кардиналом уголовного мира, разговор отца с его потенциальной жертвой каким-то образом переменился. Виталик уже не напоминал жертву; он выпрямил спину, улыбался и энергично поглощал варенье и выпечку. Я вслушался в их разговор.
— Виталик, могу тебя порадовать, — улыбался Константин Алексеевич, — очень скоро жди гостей. Ты уж подготовься.
— Гостей? Так она что, не одна заглянет? — немного растерялся Виталик.
— Вот чудак! А сына-то она вашего куда денет? В камеру хранения его сдать прикажешь? — спросил Константин Алексеевич и заговорщицки подмигнул мне.
Я сидел как хамелеон в засаде; одним глазом я наблюдал за злодеем, другим — за его добычей. Виталик двумя руками медленно поставил свою чашку на стол. Он криво улыбнулся. То, что Виталику ничего смертельного не грозит, я уже догадался, но о чём шла речь, я не знал. К тому же, в этот момент, из глаз Виталика хлынул поток прозрачной жидкости. Я думаю, если бы Виталик держал чашку не на столе, а подставил бы её к своему подбородку, чашка бы наполнилась меньше, чем через минуту.
Вера сидела счастливая и весело переглядывалась с отцом. Отец ерошил волосы Виталику и повторял:
— Запомни! Запомни, Виталик, эти слёзы. Помни их всегда. Всё будет хорошо, пока ты будешь помнить… Пойдём к полковнику?
— К Дим Димычу? Идём.
Вера убирала со стола. С её лица не сходила блаженная улыбка. Меня, конечно, распирало желание узнать, что же здесь сейчас было. Но у меня было правило никогда не показывать другим, что мне может быть что-то непонятно или неизвестно. Наоборот, я всегда старался показать, что мне известно чуть больше, чем я могу об этом говорить. Очень практичная стратегия. Изображая чрезвычайно осведомлённого человека, можно узнавать настоящие секреты.
Поговорить нам с Верой не дали. В гости пришли Катя и Лена, в сопровождении своих матримониальных жертв, Штольца и Егора. Я удивился, когда услышал, что пришли девчонки не к подруге. Они хотели поговорить с Константином Алексеевичем. Когда я с друзьями вышел покурить в коридор, я узнал от них ещё более удивительную подробность. Девчонки пришли к Константину Алексеевичу как к колдуну. Я сделал смачную затяжку, и это помогло мне скрыть моё замешательство. Я даже смог изобразить недоумение, что друзья до этого дня не знали, что Верин отец является действующим колдуном. Но дальше этого разговор не пошёл.
Кажется, девчонкам жизненно необходимо было поговорить с «колдуном». Они прождали Константина Алексеевича до полуночи. Ко всему прочему, они без стеснения поглощали «сектантские» дары. А многие из них я ещё сам не успел попробовать. Мне удалось выпроводить подруг, только тогда, когда я догадался им шепнуть, что Вера, дочь «колдуна», ужасно устала, что ей надо выспаться и что я постараюсь договориться с «колдуном», чтобы он их принял в другое время. Девчонки ушли без возражений. Кажется, этим я заработал ещё несколько высоких баллов.