Три письма и тетрадь
Шрифт:
При этом, Штольц выпучил глаза, говорил громче обычного, резко жестикулировал. Он обезумел. Мне пришлось немного остудить его бурлящую фантазию:
— Штольц, он вчера был нанят тётей Светой только в качестве водителя. Никаких планов усыплять твою тёщу, у него, к сожалению, не было. Большую часть времени, он сам вчера проспал, сидя за столом. Версия Ленки выглядит убедительней.
— Да нет, я вам точно говорю, что он спец, — настаивал Штольц, не желая разочаровываться в своей догадке, но уже без прежнего напора.
— Штольц, а как сама мамаша себя чувствует? —
— Нормально, вроде.
— «Вроде»? — Егор сделал удивлённое лицо. — Штольц, речь идёт о здоровье близкого тебе человека.
— Егор, ну, ты опять начинаешь? Ну, хватит, — простонал Штольц.
Егор не упускал возможности поглумиться над Ленкиной мамой. И, я считаю, имел на это полное право. Он два раза был в гостях у Ленки, и сам прошёл этот унизительный ритуал разувания на лестничной клетке. Егор, в своих упоминаниях о Ленкиной маме, любил поизмываться над её чудаковатостью. Штольц уже сто раз просил Егора не касаться этой темы. Но Егор не мог удержаться.
— Просто она аккуратный человек, следит за чистотой, — объяснял Штольц. — Что здесь ненормального?
— Тогда приготовься к тому, что она и тебя простерилизует, — предупредил Егор.
Вечером я рассказал Вере о замешательстве, которое случилось у Ленкиной мамы перед прибалтом. Я хотел узнать, что она об этом думает. Надо же! Я стал интересоваться её мнением. Вера посмеялась над маминым конфузом, но жалеть начала, при этом, Ленку. Она постоянно жалела эту недалёкую Ленку; меня это бесило.
Лена мне казалась примитивной и самолюбивой девицей. Иногда, просто тупой. Её, в моих глазах, спасало то, что она не озвучивала вслух свои мысли. Она никогда не торопилась высказывать своё мнение. Она сначала смотрела на реакцию окружающих. Первой, в списке её авторитетов, стояла Катя. Лена всегда принимала решения, основываясь на оценках подруги. Юмор, самостоятельно, она не воспринимала. Когда она не успевала сориентироваться на реакцию присутствующих, ей надо было объяснять, что прозвучала шутка. Только тогда, она улыбалась, а могла и расхохотаться громче всех. Ей бы хотелось, чтобы её жизнь шла по шаблонам, и была распланирована. И, кажется, ей было не так важно, кто ей составит этот план: мама, папа, Штольц или Катя. В отличие от Веры, я жалел Штольца. Я не понимал, на что он позарился.
На следующий день, на проходной нас с Егором опять поджидал Штольц. Мы переглянулись.
— Может, случилось чего? — предположил я.
— Что-нибудь с тёщей, Штольц? — спросил Егор.
Штольц не ответил Егору. Он пришёл только ко мне; я это понял. Мне даже показалось, что его смущало присутствие Егора. Мы пошли пешком. Штольц начал болтать о пустяках. Потом, вдруг, припомнил какую-то глупую историю с Соломоном, посмеялся и, как бы к месту, вспомнил:
— Кстати, я его с утра встретил. Дедушка, ты что-то скрываешь от нас? Ваш визит в ресторан наделал много шума.
— Не слышал об этом.
— Твоя тётя Света произвела там фурор. Директор лично допрашивал Соломона о вашем банкете и о его знакомстве с тобой.
— Ну, во-первых: тётка не моя. Во-вторых:
— Про пятьдесят долларов он не говорил, — улыбнулся Штольц, — он только тётей Светой очень заинтересовался: кто такая, где живёт, где работает. Сказал, что после звонка из Москвы, директор весь ресторан на уши поставил. Звонили очень высокие люди.
— Штольц, я могу понять, что это впечатлило Соломона и всё их заведение общепита, но не могу понять, как это касается тебя.
Штольц не ответил. Он протянул нам пачку сигарет, и мы втроём закурили.
— Штольц, а ты теперь у Соломона на посылках? — спросил Егор. — Этот «Винстон» у тебя не от Соломона случайно? За какие заслуги?
И в самом деле, Штольц всегда курил «Золотое руно», которое ему доставал его отец. Егор правильно связал происхождение «Винстона» с разговором Штольца и Соломона. Штольца вопрос не смутил, но обидел:
— Егор, ты, правда, считаешь, что я могу иметь общие дела с Соломоном за пачку сигарет?
— А что тебя так возмутило, Штольц? Последнее время все твои разговоры идут в стиле Соломона, как под копирку. Только о связях, бабках и барахле. Разве не так?
Штольц не стал возражать и оправдываться. Дальше мы пошли молча. У Егоркиного дома мы с ним простились. Штольц жил через три дома, но он не завернул к себе, а продолжил идти рядом. Сказал, что ему нужно по делам в мою сторону. Я понял, что ему надо поговорить со мной.
— В последнее время Егор какой-то нервный, — начал Штольц.
— Не замечал, — сухо ответил я.
— Волнуется перед свадьбой, — с глупым смешком продолжил Штольц.
— Не тяни вола, Штольц, — сказал я, — чего хотел?
— Как у тебя дела с Верой? — вдруг спросил Штольц.
— Только не это, Штольц! Из всего многообразия вопросов, что ты мне мог задать, ты выбрал самый тупой?
— А что не так?
— А то, что у меня с Верой нет никаких дел, мы просто живём пока. Представь себе, между мужчиной и женщиной деловые отношения не обязательны. Спросил бы о чём-нибудь значительном, монументальном. Я бы мог тебе рассказать о чём-нибудь вечном: о Боге, о Вселенной, о Времени. Я мог бы рассказать тебе куда уходит детство, в какие города. Да лучше бы ты спросил меня, где пропавшая библиотека Ивана Грозного, я бы не стал от тебя это скрывать.
— И что бы ты ответил?
— Я не брал.
— Всё понятно. Вы с Егоркой взрослеть не собираетесь, — вздохнул Штольц.
— Я и рад бы не взрослеть, но, к сожалению, это неизбежный физиологический процесс. Мы против природы не бунтуем. А по-твоему, как мы должны взрослеть?
— Прежде всего, заниматься взрослыми делами, — заявил Штольц.
— Суетиться с дико озабоченным видом, как все чудилы, которые нахрен никому не нужны? Изображать значительную и активную фигуру?
— Почему изображать? Надо стать действительно кем-то значительным и незаурядным. Разве это не достойная цель? — недоумевал Штольц. — Вы с Егором не хотите понять, что начинается другая жизнь.