Три поколения
Шрифт:
— Я, брат, уж знаю их ухватки, — сверкал глазами Терька.
— Нет, врешь, не за ту тянешь — оборвешь! — кричал, забегая вперед Мити, Амоска. Он не переставал говорить, обращаясь все время к Мите: — Я это смотрю, а он вот эдак зирк глазами… — И Амоска вновь забегал вперед.
Потом портфель Мити очутился в руках Амоски, и он важно шагал по улице, прижимая портфель локтем, как это делал Митя.
Глава XX
Ночью, когда дед Наум и Феклиста уже уснули, Митя толкнул под
На небе, затянутом тучами, не пробивалось ни одной звезды. Из-под крыльца выскочил Бойка и испугал Терьку.
Митя шепотом спросил Зотика:
— Захватил?
Зотик, пригнувшись к самому уху Мити, шепнул что-то.
— Ты иди вперед, — подталкивая Вавилку, сказал Терька.
— Оторви мне голову, не пойду! — уперся Вавилка и подвинулся ближе к крыльцу.
— Зотик, ты дорогу знаешь?
— Оборони господь!
Зотик столкнул Вавилку с крыльца и уцепился за скобку. Бойка, лизавший горячим языком Митину руку, действовал успокаивающе, но Митя все же не решался идти вперед.
Совсем еще недавно, с час назад, лежа на полатях, он страстно убеждал ребят в том, что разговор о нечистой силе — сказка. Но стоило ему окунуться в черноту ночи, как страх против воли сковал язык, ноги и даже мысли. Окружающие предметы притаились, точно чудовища с разинутой пастью, и дышат, и сопят из каждого угла, отравляя страхом самый воздух.
— Идите за мной, — наконец хрипло сказал Митя и сделал несколько шагов в темноту.
Ребята сошли с крыльца, ухватившись один за другого.
На краю заимки по-особому жутко лаяла собака. Чем ниже спускался по яру Митя, тем короче становились его шаги и тем чаще вздрагивали ребята. Идущему впереди Мите все время казалось, что сзади кроме ребят крадется еще кто-то. Но он знал: если свои опасения высказать вслух, ребята кинутся вверх к двору, оставив его одного под яром.
У бани Митя остановился. Ребята наткнулись на него и шарахнулись в сторону.
— Егорий храбрый, спаси, сохрани от беса банного, подполошного, — вслух забормотал Зотик.
Терька и Вавилка повторяли слова молитвы, держась за Митю и не давая ему открыть дверь, пока они трижды не прочтут «банного заклинания».
Митя не протестовал. Слова молитвы, над которыми он дома, на полатях, смеялся, теперь не только не смешили его, но казалось, даже успокаивали. Он решительно дернул за скобку двери. Из бани пахнуло в лицо застоявшейся плесенью.
— Будет вам, — нарочито громко сказал Митя и шагнул через порог. Зажженная спичка вырвала из темноты круглую черную пасть каменки и край полка. — Давай свечку!
Зотик через порог сунул Мите сальный огарок и быстро отдернул руку. Зотик боялся, что вот-вот кто-то схватит его за протянутую руку и утащит под сырой банный полок. Огненный язычок сальной свечки, вздрагивая, потрескивал синеватыми искорками, пуская волокнистую струйку чада.
— Ну-ка, подполошный, посторонись! — сохраняя спокойствие
Шутки Мити, зажженный свет и стыд показать себя трусом, особенно в глазах горожанина, заставили Зотика перешагнуть порог бани. Терька и Вавилка тоже вошли и закрыли за собой дверь. Митя сел на лавку, спиной к полку;', вытащил из портфеля лист бумаги и вместе с портфелем положил его на колени. Свечу он передал Терьке.
Затеянное важное дело, ночь, баня, вся эта таинственность настраивали ребят необычайно серьезно. В верности их, в способности сохранить тайну Митя не сомневался. Ему стоило больших трудов уговорить ребят пойти с ним ночью в баню: уж очень хотелось и показать свое геройство и высмеять веру в существование «банных» и «подполошных» чертей. Теперь он уже не только не боялся, а даже испытывал необычайный подъем, тем более что остальные ребята даже не пытались скрыть своего страха.
— Начинаем! — сказал Митя.
— Давай, что ли, скорей…
Зотик и Вавилка склонились на колени перед листом бумаги, лежащим на портфеле Мити. Терька плотно прижался к их спинам и тоже опустился на пол, выставив свечку в дрожащей руке.
«1927 года, мая, 3 дня, заимка Козлушка Р-го района. В редакцию газеты «Степная правда», — написал Митя и вслух прочел написанное.
— Так как же, с чего начнем? — спросил он у ребят.
— Мы разве знаем, тебе виднее… Какие мы писаря, — ответил Зотик.
Молчание усиливало чувство страха. Ребята не прочь были помочь Мите, но не знали, как и с чего начинать это важное письмо в далекий город.
— Я так думаю, ребятушки, что прямо с когтей надо, чего тут крутиться. А уж от когтей и припирать девок, — предложил Терька.
— А я так присоветую: когти — оно конечно, что и говорить, но… — Вавилка остановился и не знал, что же ему сказать дальше.
Митя, сняв шапку, ожесточенно ерошил волосы, грыз карандаш.
«Одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года, мая, третьего дня, заимка Козлушка. Дорогой товарищ редактор», — вновь прочел он и приставил занесенный карандаш к бумаге, точно, сделав разбег, готовился прыгнуть дальше и писать уже без остановок. — «Редактор… дорогой товарищ…» Ну, скажите, ребятушки, словно на пенек наехал, ни взад тебе, ни вперед! — сознался Митя и вытер рукавом вспотевший лоб.
— Стойте! Я знаю!
В волнении Терька вскочил на ноги. Пламя свечки моргнуло и погасло.
От страха у ребят одеревенели языки, и в этот же миг все отчетливо услышали скрип отворяющейся двери.
Ребята сжались в кучку, слились в одно дрожащее от испуга тело. Первым вскрикнул Митя:
— Кто?
— С Патри, ребятушки, начнем, она это Палашку надоумила, — неожиданно раздался дрожащий голос Амоски. Это он вошел в баню.
— Убью толстолобого! — закричал точно вынырнувший из глубокого черного омута Терька.