Три портрета одной семьи
Шрифт:
— Семья — что это такое? — подумал он, засыпая в неудобном кресле самолета. — Когда вместе?
Была уже глубокая ночь, когда, выйдя из такси, горе-путешественник поднял голову, разглядывая свои окна. Они не светились. Он быстро поднялся на свой третий этаж, по привычке перешагивая через две ступеньки. Осторожно открыл дверь. В коридоре горела лампочка. На полу лежали её туфельки, прижавшись друг к другу, как два брошенных котенка. Вскоре рядом с ними появилась пара больших спортивных кроссовок со всякими наворотами для удобства хозяйских ног. Рядом они смотрелись как два разных мира,
Виктор прошел в комнату. Цветами пахло уже в коридоре, но здесь запах был сильнее. На диване белым пятном выделялась фигурка Леры.
— Бедная моя девочка, и платье концертное не сняла, — горько отметил он про себя, оценивая степень её одиночества и безысходности. — А сколько было хлопот вокруг этого платья.
Он снял с плеча сумку и, присев на корточки перед диваном, поставил её на пол. Потом обнял свою девочку и осторожно, чтобы не испугать внезапностью, стал её будить:
— Лера, Лерочка… это я приехал… прилетел… прибежал.
Она что-то утвердительно промычала в ответ. Может, не будить? Он оглянулся по сторонам, как бы ища поддержки.
— Я старался, я очень хотел… ты же знаешь, — зашептал он.
Лера, попыталась подвинуться, чтобы освободить для него место рядом с ней, но длинная юбка, спеленавшая ее ноги, не позволила этого сделать. Лера открыла глаза и слабо улыбнулась, глядя на него. И тут же, как будто ком свалился с его плеч, он сгрёб ее в охапку. Где-то под своим боком Виктор почувствовал, как зашевелился кот, стараясь выбраться на свободу.
Лера окончательно проснулась, ее носик сморщился, и она, прижавшись к нему, стоявшему на коленях перед диваном, зашмыгала носом и тоненько заскулила. Это невыносимо было слушать. Отстранив Леру, Виктор порывисто поднялся и, выхватив из ведра несколько растений, со стеблей которых закапала вода, протянул их ей:
— Публика требует сыграть что-нибудь на бис.
Она встала, расправляя платье, ладошкой вытерла слёзы, движением головы откинула за спину волну длинных волос.
Он поставил стул и достал домашний инструмент. Лера уселась и задумалась. Она вспомнила внимательно-требовательный взгляд дирижера, устремленный на нее, и заиграла.
Арфа успокаивала и лечила раны, ее дыхание крепло. Вдруг Лера остановилась и, улыбаясь в ответ на его недоумённый взгляд, негромко засмеялась:
— Представляешь, что думают о двух дураках, устраивающих ночные концерты, бедные соседи?
Мир был восстановлен.
— Я привез тебе сладости, — он поднял сумку.
— Поставь чайник, будь другом, — сказала она, вставая, — а я пока переоденусь.
На кухне он наполнил чайник и, метнул его на зажженную горелку, стал доставать из сумки коробки. Потом открыл холодильник. Там его ждал любимый им холодец и какой-то салат. Он выставил их на стол. Пришедшая на свист чайника Лера заварила чай. Она сделала бутерброды с икрой, он достал из серванта вино.
— У тебя выходной? — спросила она.
— Два! — отозвался он весело.
Они в общих чертах рассказали друг другу о том, что делали и чувствовали в эти дни. Лера с удивлением заметила, что ее собственный успех оказался ей не так дорог, как она думала, когда стремилась
Лера поднялась снова подогреть чайник, Виктор привычно проводил взглядом её стройную фигурку, на сей раз на фоне окна:
— Рассвело, — заметил он, вставая, чтобы выключить свет.
Она подошла к окну. Было раннее утро, первые прохожие покидали квартиры и деловито устремлялись к своим целям.
— О чём задумался, детина? — шутливо поинтересовался Виктор, обнял ее за плечи.
— Солнце встало, — ответила она со значением и продолжила, видя, что он не понял, принимая её слова за ответную шутку, — знаешь, так сказал Серёжа, когда мы только познакомились, и я не знала, к счастью или к печалям впускаю тебя в свою жизнь. Он почему-то поверил в нас и сказал: «Солнце встанет — развиднеется».
— Много волжской воды утекло с тех пор, — задумчиво проговорил Виктор, — кажется — давно это было, в какой-то другой жизни, когда мы не знали друг друга. А получается, что недавно. Кстати, о Серёге. Лера, почему ты про них с Лариской говоришь «семья», а про нас так не говоришь?
Она пожала плечами, мол, что тут непонятного:
— Мы — пара, они — семья.
— Это потому, что у нас нет детей? — спросил он. — Так заведём, в чем дело. Придет время и заведем.
— Не поэтому. Я думала и заметила такое: одним семьям дети помогают сохраниться, а другие еще быстрей распадаются. Потому, что у них не было семьи и до детей, просто был штамп в паспорте, мол, отношения этой пары признаются законом.
— А пара влюблённых — это плохо? — не понял Виктор.
— Прекрасно, улыбнулась она, прижимаясь к его щеке. Только пара — это когда объединяются понравившиеся друг другу люди для того, чтобы проводить вместе досуг. Потом они убегают по своим делам, по своим траекториям, хотя они постоянно думают друг о друге, иногда это даже чрезмерно. Понимаешь о чём я? Не знаю, как объяснить. Начинают «тянуть одеяло» на себя: вот я ему это и это делаю, а он — всё себе в первую очередь, а зачем мне это надо? И всё. Разбежались потому, что это — он, а это — я. Понимаешь?
— Ты прямо философ, — усмехнулся Виктор, выключая засвистевший чайник, — давай горяченького попьём. Он взял бутерброд и подставил ей свою чашку.
Потом отнял чайник и налил ей:
— Бери конфеты. Твои любимые. Умница моя, заморочилась с холодцом. Я оценил, как всегда вкусно и приятно.
Она тоже взяла бутерброд и отхлебнула горячий чай, который привез Виктор: — Хороший напиток.
Они помолчали, занятые едой.
— Ты изменился за наши три года. К лучшему.
— Мне много дало общение с тренером. Понимаешь, баскетбол и так игра коллективная, но командирская роль — это другой уровень. Тут надо не эмоции включать, а мозг. Хотя, порой, эмоции могут страмплинить — сделаешь такой финт, что и самому поверить сложно, — он засмеялся и поперхнулся: «Кхе-кхе-кхе».