Три последних дня
Шрифт:
Думала успокоить непринужденной беседой, но мама вдруг оттолкнула ее объятия. Выдохнула – почти с ненавистью:
– Ну, конечно! Ты всегда и обо всем все знаешь. Идеал!..
– Эй, мамуль… – Таня легонько встряхнула ее за плечи.
– У тебя на любой вопрос найдется ответ! Выгодный прежде всего тебе!
Да что с ней? Никогда прежде Юлия Николаевна не позволяла себе говорить с дочерью в подобном тоне. Обидеться? Однако Таня взглянула в мамино лицо – и сердце совсем растревожилось. Что-то происходит с родительницей. Глаза горят, рот кривится в ухмылке. И вид такой, будто не дочь любимая с ней рядом, а кровный враг.
– Я
«Черт! – ахнула про себя Татьяна. – Она, что ли, меня за Мирослава своего принимает?»
И произнесла громко:
– Ма-ма! Пожалуйста, очнись! Здесь только мы. Мы с тобой. Вдвоем.
Но в ответ – лишь взрыв истерического хохота, смешавшегося с шумом волн и ветром. А дальше мать зашептала – горячо, жарко и совсем безумно:
Когда фиалка голубая,И желтый дрок, и львиный зев,И маргаритка полеваяЦветут, луга ковром одев,Тогда насмешливо кукушкиКричат мужьям с лесной опушки:– Ку-ку! Ку-ку! Опасный звук!Приводит он мужей в испуг…«Кажется, Шекспир. Какая-то комедия. Не самая известная», – машинально отметила Татьяна.
Последовал демонический, будто со сцены, смех. А сразу за ним – испуганный выкрик:
– Мирослав! Я хочу знать! Что у тебя там? Нож?!
Таня почувствовала, как струйка холодного пота течет по спине, сердце наполняется ужасом.
Ситуация просто критическая: мало того, что они с мамой на далеком карибском острове. Без денег, без документов. Вне закона. Их преследуют. Еще мамуля чудить начала. Хотелось бы, конечно, надеяться, что нервное расстройство у нее временное, просто реакция на пережитый стресс. А если нет?
Таня яростно топнула ногой, отгоняя панику. Они живы – и это главное. А все прочие проблемы – решаемы.
Пробормотала сквозь зубы:
– Давай, мамочка, кончай свой цирк!
Схватила Юлию Николаевну за руку, без особого почтения потащила за собой. К счастью, та не сопротивлялась, покорно последовала за дочерью. Однако лицо ее оставалось отрешенным, а губы продолжали шептать, восклицать, обвинять.
…Ох, надолго Татьяне запомнится тот ночной путь по извилистой тропинке, под шум ветра и нескончаемое мамино бормотание. Слова девушка разбирала плохо, но, кажется, сознание Юлии Николаевны сейчас напоминало быструю фазу сна: калейдоскоп бессвязных образов и событий. Мама то журила ее, Таню, за школьную «тройку» по химии, то ругалась с каким-то чиновником из Минздрава. А то вдруг вскрикивала, вспоминая, видно, театральный спектакль: «Божественно!» Или к Мирославу своему обращалась: с мольбой или со словами любви. И про нож опять упоминала, спрашивала укоризненно: «Мирослав, скажи, зачем тебе оружие?!»
Таня заинтересовалась. Попробовала было задать наводящий вопрос, однако мама ее оборвала:
– Я разговариваю не с тобой!
«Счастье, хоть слушается. Шагает покорно».
Вскоре к посвисту ветра и рокоту моря стала все отчетливее примешиваться барабанная дробь, вдалеке, за редким леском, замерцали
Таня ускорила шаг, мама тоже пошла веселее – и в такт шагам бормотание ее ускорилось, стало еще более экспрессивным.
Женщины вступили на окраину селенья. Цивилизация здесь причудливо мешалась с нищетой. Асфальтовая мостовая, а по сторонам – убогие, крытые пальмовыми листьями домишки. Из кустов им навстречу шарахнулась тощая перепуганная курица. В некоторых оконцах горел свет, мерцали телевизоры. В иных – загадочно горели свечи. Там электричество, что ли, за неуплату отключили?
И как было угадать, в какой из домов обратиться за помощью? Редкие люди, что мелькали во дворах, исключительно афроамериканцы. Все, ввиду карнавала, нетрезвые. Говор, на котором общались местные, Таня не понимала. Разбирала лишь отдельные слова… Вспомнила: в Гваделупе самый распространенный язык – креольский, его она, естественно, не знала.
Нет уж, «рабочую окраину» лучше миновать. Добраться до центра деревни, наверно, будет надежнее.
Таня, по-прежнему волоча за собой Юлию Николаевну, заспешила мимо хижин прочь. С одного из дворов (там пировала пожилая компания) их заметили, приветственно замахали, что-то закричали – голоса звучали дружелюбно. «Пожилые матроны, деды – наверно, тут безопасно. Может, зайти?»
Девушка приблизилась было к невысокому заборчику и вскрикнула от неожиданности: ей на голову обрушилась ледяная вода, из окна мансарды донесся заразительный смех. Мальчишка – не старше десяти лет – триумфально застучал о подоконник пустым ведром, пирующая во дворе компания заулюлюкала.
– Fuck! – яростно выдохнула Татьяна.
Ритуал, видимо, относящийся к карнавалу, совсем не пришелся ей по душе.
А Юлия Николаевна будто не заметила ничего, бормочет себе под нос:
– С книжечкой, у окна, океан шумит, да… Мирослав специально мне еще одну розетку провел, рядом… – Перевела взгляд на Таню, произнесла укоризненно: – Как ты выглядишь! Хоть бы причесалась! И платье все мокрое!..
М-да, маме явно требуется помощь. Чем быстрее, тем лучше.
Тут на столбе, будто по заказу, Таня увидала табличку: «Le cabinet de m'edecin Dr. Martin» [19] . И стрелочка указывала – все туда же, в направлении центра.
19
Кабинет врача доктора Мартина (франц.).
Отбросила со лба прядь мокрых волос, на ходу попыталась отжать подол платья. Снова схватила за руку Юлию Николаевну, поволокла за собой. Деревенька невелика, центр, кажется, совсем близко.
Однако чем дальше шли, тем чаще путь преграждали ряженые. Кто в костюме туземца – набедренная повязка, лицо разрисовано, в волосах цветные перья. Иные – в резиновых масках, изображавших обезьяньи лица. На двух белых женщин они смотрели с интересом. Останавливались, кричали им что-то, пытались схватить за руки, но агрессии не проявляли. Гордые, почти французы: не хотите, мол, с нами чудить – и не надо.