Три последних дня
Шрифт:
Таня напряженно вглядывалась в надписи на дверях домов: где же этот доктор Мартин? Она очень надеялась, что тот, несмотря на карнавал, согласится принять маму.
Но тут дорогу им преградили четверо. Все – чернокожие, крепкие, молодые. В отличие от ряженых, одеты буднично: футболки, брюки. Еще деталь, почти родная, московская: у каждого из быков на шее – по золотой цепи. Заговорили они на знакомом английском:
– Привет, девчонки!
– Привет. – Татьяна постаралась ответить максимально вежливо. – Я ищу офис доктора Мартина.
– Доктор тебе нужен, да? – глумливо улыбнулся один из парней.
Остальные заржали.
А самый высокий – похоже, главарь – по-хозяйски хлопнул ее по плечу. Заявил:
– Милая, да я сам здесь доктор! Лучший врач на всю деревню!
Со значением добавил:
– Очень, очень опытный…
– Эй, полегче! – Таня попыталась сбросить его руку со своего тела, но только раззадорила. Афроамериканец сжал ее в потных объятиях. (А мама с безучастным лицом продолжает бормотать, и на нее негритосы внимания вовсе не обращают.)
– Бе-рем! Бе-рем! – начали скандировать остальные трое.
Таня забилась, заорала что было мочи:
– Help!!!
Но ряженые, заполонившие улицу, равнодушно текли мимо. Лишь две пожилые чернокожие дамы (несмотря на позднее время, обе под зонтиками) опасливо посмотрели на мизансцену и ускорили шаг.
А огромный негритос триумфально выкрикнул:
– Grand prix!!!
И поволок девушку за собой под одобрительные крики друзей.
– Таня? – растерянно молвила ей вслед мама.
– Да сделай же что-нибудь! – заорала, перекрикивая шум толпы, дочь. – Беги! Зови на помощь!
Но Юлия Николаевна не двинулась с места – взгляд затравленный, плечи опущены.
А огромный главарь глумливо прошептал Татьяне на плохом английском:
– Ох, принцесса, и вылечу же я тебя сегодня!.. От всех болезней!
Вцепиться зубами? Вонзить ногти? Только сильнее его разозлишь. Весу (и силы) в нем раза в три больше, чем у нее.
И тут вдруг она увидела… У нее, что ли, тоже крыша поехала, как у мамы?
Путь пьяной компании преградил… Майк. Ну, да. Он. В той же самой футболке – в ней пару часов назад он вел женщин на расстрел. Лицо невозмутимое, даже, показалось, сонное.
Указал на Татьяну, что-то коротко, небрежно молвил. Девушка ожидала, что в ответ парни снова разразятся омерзительным хохотом. Сметут нахального белого с пути. Однако голоса похитителей зазвучали на удивление покаянно. Садовникову тут же отпустили, главарь забормотал на креольском, судя по тону, извинения.
И растворились в толпе – будто не было их.
Таня одернула задравшийся подол. Ее трясло. Она растерянно посмотрела вслед похитителям. Потом – в бесстрастное лицо Майка. Пробормотала – голос дрожал:
– Что ты здесь делаешь?
Подошла мама – топчется за Таниной спиной, на недавнего палача глядит с неприкрытым ужасом.
Однако флюидов опасности от человека-горы сейчас не исходило. Даже наоборот: слегка виноватым он выглядел.
Майк шагнул к Тане, хотел взять ее за руку – девушка дернулась назад. Настаивать он не стал, лишь придвинулся, произнес, перекрикивая рев толпы:
– Пошли. Надо поговорить!
– О чем? – Таня не двинулась с места.
– Таня, не беседуй с ним! – предостерегающе произнесла мама.
И подалась вперед, заслонила дочь своим телом.
– Дьявол! – Майк, похоже, начал злиться. – Вы что, обе не понимаете? Желай я вам зла, разве пришел бы сюда?!
Совсем рядом с ними разорвалась петарда, Юлия Николаевна зажала уши, закашлялась от чада. В паре метров, у стены запертого магазинчика, пристроилась парочка. Чернокожий мужчина навалился на даму в цветастой юбке. Таня скосила глаза: джентльмен уже запустил лапищи своей пассии в корсаж, задрал юбку, а та лишь глаза блаженно закатывает.
– Пойдемте. Просто поговорим, – продолжал давить Майк. – Или вы хотите, чтоб кто-нибудь нас здесь увидел? Доложил мистеру Трэвису?..
И Таня решилась.
Они укрылись от окружающего оголтелого торжества в пустом, но почему-то не запертом баре. За пыльным окошком по-прежнему бушевал карнавал, феерия барабанного боя, криков, истошного визга.
Мама – она продолжала держаться от Майка на безопасном, как ей казалось, расстоянии – забилась в угол. Секундное ее просветление, что недавно имело место на улице, сменилось новой порцией бреда. Юлия Николаевна продолжала разговаривать сама с собой, с Мирославом, Таниного отчима, Валерия Петровича, тоже упоминала.
– Что это с ней? – тихонько обратился к Тане Майк.
– А ты не видишь? – злобным шепотом откликнулась она. – Нервный срыв. А может, вообще с катушек слетела. Навсегда.
– К врачу надо. – В тоне человека-горы прозвучали нотки искренней заботы, и Садовникова-младшая вспылила:
– Слушай, ты, папочка! Добрячок!! По-моему, еще пару часов назад ты собирался в нас стрелять!
– Но не выстрелил же, – невозмутимо пожал плечами тот. – И отпустить вас именно я настоял. Дэна еще уговаривать пришлось. И вообще, – хмуро добавил, – хватит истерик. У меня к тебе дело.
– А с чего ты взял, что я хочу вести с тобой дела? – выкрикнула она.
Майк никак не отреагировал на ее выпад. Вместо ответа извлек из кармана пачку стодолларовых купюр, протянул ей:
– Держи. Все, что у меня есть.
Таня в недоумении уставилась на него, а он деловито продолжил:
– Лучше было б карточку твою кредитную принести. Увы – не смог. Она у Трэвиса в сейфе осталась. Там же и паспорта ваши – что хуже. Потому только финансами могу помочь. А, и вот еще что подобрал. – Он протянул Тане ее любимое талисман-колечко (девушка сняла его, чтоб не мешало в рискованном спуске с третьего этажа). – Почему-то решил, что оно тебе дорого.