Три правды о себе
Шрифт:
– Ребята, спускайтесь в столовую! Сегодня мы ужинаем все вместе, нравится вам это или нет!
Эта последняя фраза произносится полушутя, типа: Ха-ха, правда, смешно получилось? Я знаю, что вам двоим это претит. Жить в одном доме. Есть за одним столом. Жизнь – прикольная штука.
Может быть, я ее ненавижу. Я еще не решила.
Я выглядываю из спальни и вижу, что Тео уже спускается вниз. На голове у него – огромные наушники, целая переносная стереосистема. Неплохая идея. Я хватаю свой телефон, чтобы за ужином переписываться со Скарлетт.
– Нет, правда, мам, – говорит Тео, не снимая наушников,
Я смотрю на папу и закатываю глаза, чтобы показать, что слова Тео меня не задели. Он улыбается мне нервной улыбкой, когда Рейчел не смотрит. Если Тео решил изображать гадкого мальчишку, я сделаю наоборот. Притворюсь идеальным ребенком, и пусть Рейчел будет стыдно за своего избалованного сыночка. Я притворюсь, что совсем не сержусь на отца за то, что он притащил меня в этот дом и даже не потрудился спросить, нравится мне это или нет. Я теперь мастерица по части притворства.
– Выглядит аппетитно. Что это? – спрашиваю я, потому что это правда. Мне уже надоели лапша и сэндвичи. Мне нужны свежие овощи.
– Киноа и жаркое из морепродуктов с китайской капустой, – объявляет Рейчел. – Тео, пожалуйста, сними наушники и прекрати грубить. У нас есть хорошие новости.
– У тебя будет ребенок, – говорит Тео с каменным выражением лица, а потом сам смеется над собственной шуткой, нисколечко не смешной.
Нет, только не это. А такое возможно? С физиологической точки зрения? Сколько лет Рейчел? Спасибо, Тео, благодаря тебе к моему списку самых больших страхов добавляется еще один пункт.
– Очень смешно. Нет. Билл сегодня устроился на работу! – Рейчел улыбается так, словно мой папа исполнил у нас на глазах потрясающий трюк: сделал тройное сальто назад и чистенько приземлился. Она не переоделась после работы. На ней белая блузка со щегольским галстуком-бабочкой и черные брюки с атласными вставками по бокам. Не знаю почему, но она всегда носит вещи, которые болтаются и свисают: галстуки, кисточки, кулоны, шарфы. У нее темные волосы, стрижка каре, идеально прямая. Это геометрическое совершенство ее старит, несмотря на грамотный ботокс. Слишком много прямых, резких линий. Хотя Рейчел меня раздражает, надо отдать ей должное: она искренне рада за папу. Его зарплата, скорее всего, будет немногим больше, чем Рейчел платит Глории. И все-таки можно вздохнуть с облегчением. Теперь я смогу попросить денег у папы, чтобы продержаться, пока не устроюсь работать сама.
– Давайте выпьем! – провозглашает Рейчел и, к моему изумлению, наливает нам с Тео вина. Папа молчит, я тоже молчу; мы умеем изображать цивилизованных европейцев. – За новые старты!
Мы чокаемся, я отпиваю глоток вина и утыкаюсь в свою тарелку. Стараюсь не встречаться взглядом с Тео – пишу сообщения Скарлетт, держа телефон под столом.
– Дорогой, я так рада. И не пришлось долго искать! – Рейчел улыбается папе и стискивает его руку. Он улыбается ей в ответ. Я смотрю в телефон. Я еще не привыкла видеть их вместе в образе влюбленных молодоженов. Как они обнимаются, держатся за руки. Наверное, я никогда к этому не привыкну.
– Где ты будешь работать? – спрашиваю я не столько из искреннего интереса, сколько в надежде, что, если я заговорю, Рейчел отпустит папину руку. Номер не проходит.
– Как раз через дорогу
Интересно, а он не чувствует себя униженным от того, что его новая жена зарабатывает в разы больше, чем он? Или он считает, что это нормально? Когда я возразила против того, чтобы она оплачивала мне учебу, папа сказал: «Не говори ерунды. Это не обсуждается».
Это было всерьез. Очень многое не обсуждалось: его женитьба, наш переезд, новая школа. Пока мама была жива, в нашей семье царила демократия. А теперь началась диктатура.
– Эй, погодите, – говорит Тео и наконец-то снимает наушники. – Только не говорите, что вы пойдете работать в «Ральфс».
Папа растерянно моргает, смущенный воинственным тоном Тео.
– Ну да. В «Ральфс». На бульваре Вентура. – Папа старается держаться непринужденно.
Он не привык к откровенной агрессии. Он привык к моему вялому послушанию с редкими вспышками злости. Когда я бешусь, я запираюсь у себя в комнате и врубаю громкую музыку. Может, я и страшна в гневе, только этого никто не видит.
– Неплохие условия. Соцпакет. Медицинская страховка с включенной стоматологией. Сначала пройду стажировку. Интернатуру. Потом сдам квалификационный экзамен, получу разрешение на практику в Калифорнии. Во время интернатуры выплачивается зарплата. Пройду аттестацию и займусь тем же, чем занимался в Чикаго. – Папа издает нервный смешок и улыбается одной половинкой рта. Он как будто оправдывается перед Тео.
– Вы устроились на работу в супермаркет рядом с МОЕЙ школой?! – орет Тео.
– В аптечный отдел. Я фармацевт. Ты же знаешь, что я фармацевт? Он знает? – обращается папа к Рейчел, которая сидит со сконфуженным видом. – Я не стою за бакалейным прилавком.
– Вы. Надо мной. Издеваетесь. Мама, это не шутка?
– Тео, не распаляйся, – говорит Рейчел, вытянув руку над столом.
Кто все эти люди? – думаю я уже не в первый раз. Не распаляйся?
– Как будто мне недостаточно унижений. Теперь еще все мои друзья увидят, как он обслуживает покупателей в супермаркете с идиотским беджем на груди. – Тео швыряет вилку через всю комнату и поднимается из-за стола.
Я вижу пятно от соевого соуса на белом стуле и еле сдерживаю порыв побежать за средством для чистки мебели. Или это работа Глории?
– Мне и так-то херово, а тут еще вы… – Тео уносится прочь, топая ногами и сердито пыхтя, словно обиженный четырехлетний ребенок.
Это настолько наигранно, что мне хочется рассмеяться. Он что, посещал театральный кружок? Их там учили закатывать истерику? Я бы, наверное, расхохоталась, если бы не увидела папины глаза. Грустные и потухшие. Униженные.
– Тео, не выражайся! – возмущается Рейчел, хотя Тео давно ушел. И ему все-таки не четыре, а уже шестнадцать.
В детстве я любила играть в аптеку. Я надевала мамин белый фартук и раздавала плюшевым игрушкам сладкие овсяные колечки, которые насыпала в пустые пузырьки из-под лекарств. Папа мне их приносил с работы. Я очень гордилась своим отцом вплоть до маминой смерти, и даже потом у меня вызывала сомнение только его способность справляться с бытом, а вовсе не профессиональные качества. Мне самой нравилась мысль, что папа будет работать в «Ральфсе», через дорогу от школы. Я по нему скучаю. В этом доме слишком много комнат, где можно спрятаться друг от друга.