Три романа о любви

Криницкий Марк

…Оба спят, жутко притаившись в темноте. Проходят пьяные испарения вина. И, ничего не решив, закрываются усталые глаза. Сон падает, как тяжелая, омертвевшая груда чего-то бессильного, но живого. Сначала еще мысль хочет разбираться в чем-то. Вздрагивает тело и вырываются отдельные слова. И только уныло-радостно по временам ощущать взаимную близость тел, своего и другого, устало брошенных на широкое, равнодушно-гостеприимное ложе.

…Наконец, отдаленными дневными звонками, беготнею по коридору и бесцеремонными голосами постепенно

врезывается в сознание утро.

Утро, расчетливое и беспощадное, как бухгалтер, который все в мире переводит на ужасный и неумолимый язык сухого и здравого баланса…

— Вот и конец! — сказала Раиса сонным голосом.

IV

— Софья Павловна, — доложила Варваре Михайловне Лина Матвеевна.

Сегодня Варвара Михайловна чувствовала себя лучше. Вероятно, это от волнения. Ей казалось, что у нее кожа стянута на голове. Все, что она делала, она делала, как автомат. Она только спрашивала себя:

— Будет ли это целесообразно?

Ей казалось, что она потеряла способность чувствовать. В голове были одни расчеты. Бесчисленное число раз, терзаясь, задавала себе вопрос, не ошиблась ли, отпустив в Петроград Васючка. И каждый раз отвечала: это было неизбежно. Сейчас она соображала, посвятить или нет Софью Павловну во все происходящее. Вероятно, это признак слабости, если она уже начинает хвататься за других.

— Я выйду к Софье Павловне сама, — сказала она Лине Матвеевне.

До сих пор она чувствовала свое превосходство над нею. Теперь судьба ее наказывала. Ах, все мужчины одинаковы. Было больно не то, что Васючок скрывался от нее, прятался по всему городу. Она потеряла его в тот момент, когда узнала, что он говорил потихоньку по телефону с Софьей Павловной.

Варвара Михайловна старательно оделась, даже слегка подвила щипцами волосы и вышла в гостиную.

— Вот как! Да мы совсем молодцом.

Софья Павловна смотрела с сочувственным любопытством.

— Обстоятельства иногда — самый лучший врач, — сказала Варвара Михайловна, усаживаясь с гостьей. — Вы знаете, мы очень поссорились с Васючком.

— Надеюсь, что, по крайней мере, я здесь, моя дорогая, ни при чем.

— Отчасти… Но я, впрочем, на вас нисколько не в претензии. Просто, жизнь идет своим чередом. Сначала люди бывают молоды, потом стареются. Сначала чувство бывает свежо, потом идет на убыль.

Она сдержанно вздохнула.

— Вы ли это говорите, голубчик?

— А почему бы и не я? Почему я должна быть счастливым исключением из всех?

Впрочем, Варвара Михайловна уловила в любопытном взгляде Софьи Павловны довольно искренне промелькнувшее сожаление. Это ее тронуло. Подступили слезы, но она сдержала их.

Обе немного помолчали.

— Разумеется, моя дорогая, в таких делах не следует быть чрезмерно любопытною, и потому я воздерживаюсь от дальнейших расспросов, — сказала Софья Павловна.

— Напротив, я охотно

посвящу вас во все, если это, конечно, может вас интересовать.

— И если, конечно, — необходимо добавить, — я могу быть вам в чем-нибудь полезной.

Но уж это было с ее стороны совершенно ненужное кокетство. Недаром она глубоко опустила глаза, чтобы не выдать их нескромного выражения.

— Да, вы можете быть мне полезны, — твердо сказала Варвара Михайловна. — Впрочем, я еще не знаю, в какой форме. Меня все это захватило слишком врасплох. Ведь вы знаете, что все мои отношения к Васючку всегда покоились на системе глубокого доверия.

Софья Павловна продолжала держать глаза опущенными. По-видимому, она не вполне доверяла этому заявлению.

— Как бы то ни было, но мое доверие пошатнул сам Васючок. Вы знаете, он влюбился в Раиску.

Софья Павловна сделала протестующий жест. Но Варвара Михайловна уже смеялась.

— Я говорю вам это совершенно серьезно. Вы видите, я нисколько не волнуюсь. Да, да, представьте! С того самого визита… вы помните? — он совершенно потерял голову. Теперь он умчался за нею в Петроград.

Она смотрела на Софью Павловну, точно сама не верила своим словам.

— Это, конечно, шутка, — сказала Софья Павловна. — Иначе бы вы, моя дорогая, не говорили со мной так спокойно.

— Но почему я должна непременно терять голову? Я отношусь к этому вполне объективно. В супружестве, даже в самом пылком, как говорят опытные люди, всегда, рано или поздно, настанет подобный момент. К нему надо только заблаговременно приготовиться. И самое скверное в этой истории как раз то, что я оказываюсь все же так мало подготовленной. Например, я знаю, Васючок разъезжает сейчас и кутит вместе с этой подлой девкой, а я совершенно не знаю, что мне следует предпринять.

— Откуда вы обо всем этом знаете, моя дорогая?

— Я никогда не знаю, но всегда чувствую. Чувство до сих пор еще ни разу меня не обмануло.

— Но ведь вы же, я надеюсь, по крайней мере, не ясновидящая?

— Почти.

Софья Павловна вынула портсигар, но вспомнила, что курить нельзя, и спрятала его обратно.

— В таком деле, моя дорогая, нельзя руководиться фантазиями.

Помолчав, она прибавила:

— Это устраивается гораздо проще.

— Что вы этим хотите сказать?

Софья Павловна улыбнулась тонкими кончиками губ.

— Признание за признание. Вы, конечно, знаете, что мой Спиридон ветренее самого ветра, но я бы никогда не позволила себе оскорбить его какими-нибудь подозрениями, не проверив.

— Это легко сказать.

— Я знаю многих дам, которые унижаются до подкупа прислуги и отравляют жизнь мужей довольно откровенным шпионством.

Она говорила эти слова, намеренно их подчеркивая.

— Но вы же сами, мой друг, рекомендуете это.

Варвара Михайловна колко улыбнулась. Софья Павловна медленно покачала головой.