Три романа о любви

Криницкий Марк

— Ну конечно, так и следовало ожидать, — сказал голос Курагина. — Ах, Вася, Вася! Плохи ж, брат, твои дела.

— Я прошу тебя сказать, — говорила ему вполголоса Варвара Михайловна, — что ты вполне со мною примирился и что все это было одно недоразумение.

Она стояла над ним, точно дирижер, и собиралась распоряжаться его поступками и словами. Она уже забыла о том, что полчаса назад говорила о свободе.

— Что касается моей поездки в Петроград, — говорил Петровский раздраженно, — то я, конечно, как вчера говорил, так и сделаю, то есть поеду и буду видеться с Френкелем.

— Вот

как, — сказал голос Курагина. — Значит, с дозволения начальства?

Петровский окончательно рассердился.

— Повторяю тебе, что ничего не изменилось со вчерашнего дня. Я только помирился с Варюшей.

Чтобы доставить приятное уже ей, он прибавил:

— Все, что я тебе вчера говорил, страшный вздор.

— Ага, понимаю. В переводе с телеграфного языка на простой это означает: некто в дамском капоте стоит за нашими плечами и диктует свою формулу перехода к очередным делам. Не правда ли? Эх, Вася, эх! Пропал, брат, ты. Один всего раз, единственный в жизни, собрался поступить, как мужчина, и в последний момент спасовал. Никогда себе не прощу, что не отправился с тобой вместе на вокзал и не посадил тебя собственноручно в вагон. Ну, ну, делать нечего. А жаль, до чертиков жаль.

— Дай мне трубку, — сказала Варвара Михайловна.

Он передал ей трубку.

— Александр Васильевич, здравствуйте… Да, это я. Вы не должны быть на меня в претензии. Я думаю, что вы должны только лишний раз убедиться в справедливости поговорки, что муж и жена — одна сатана. Нет ничего хуже, как вмешиваться в чужие семейные дрязги. В результате мы с Васючком все-таки как-никак поладили, и самым худшим оказывается, как видите, не то, что мы с ним повздорили, а то, что вам, нашему испытанному другу, захотелось подвернуться под горячую руку. Ах, нет, нет, оставьте! Конечно, вы сердитесь. Но я все-таки буду надеяться, что вы когда-нибудь перемените ваш гнев на милость. Надеюсь, до близкого свидания.

Она положила трубку и обернулась к Петровскому.

— Когда же ты едешь в Петроград? Я спрашиваю только для того, чтобы знать, когда распорядиться приготовить тебе чемодан и собрать для тебя все необходимое в дорогу.

Все это было похоже, отчасти, на сказку. Не отдавая себе отчета в том, что собирается делать и что говорить, он сказал неожиданно даже для самого себя:

— Я поеду сегодня вечером.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

На вокзал он попал к самому отходу поезда. И то, что он приехал на автомобиле один, и торжественная вокзальная сутолока, и неожиданная тишина железнодорожного перрона, где изящно выделялся щегольский ряд вагонов с небольшими рассеянными группами провожающих, — все это представлялось ему одним светлым волшебством.

Несомненно, в его поведении сейчас много было случайного, почти детского. Похоже было на то, как будто он решил во что бы то ни стало поставить на своем. Варюша, очевидно, так и смотрела на эту поездку. В ее глазах, когда он уезжал и прощался с нею, была определенная насмешка.

Но все это только увеличивало прелесть обстановки. Он занял пустое купе, уютно разместил вещи, расплатился с носильщиком

и только тогда, наконец, почувствовал во всей полноте, что он, действительно, и абсолютно один. Звонок торопливо ударил три раза. И было невыразимо приятно ожидать момента, когда поезд, наконец, тронется. Но рессоры вагона были чрезвычайно мягкие, и паровоз так осторожно взял с места, что первый толчок оказался неощутим. Он заметил, что поезд уже движется, только когда в окне медленно пробежала светлая точка. Послышалось мягкое гудение колес, и вскоре за стеклами окон выступила ровная ночная синева. Курьерский, плавно покачиваясь, шел ровным ходом.

Петровский закурил, вышел в коридорчик, и тотчас заметил, как через два окна к третьему прильнула высокая и гибкая женская фигура в черном. В первый момент он только рассеянно скользнул по ней глазами, подумав, что женщина, вероятно, недурна, и хотел последовать ее примеру, но что-то в ней поразило его. Может быть, это было сходство?

Он тревожно огляделся и вдруг понял по движению небольшого тонкого плеча, прическе волос, пышной и темной, лежавшей на голове в два яруса, и еще по повороту головы, слегка закинутой назад и наклоненной к приподнятому плечу, но еще, пожалуй, более всего по особенно-мило-несоразмерно-высокой талии, что это почему-то, действительно, Раиса Андреевна.

И это было, пожалуй, чересчур. Захотелось схватить вещи и бежать в соседний вагон. Может быть, он даже сделал такое движение, потому что она медленно повернула в его сторону лицо, и теперь, не отрываясь, смотрела в упор из-за приподнятого плеча. Она узнала его и теперь ожидала, что сделает он.

Еще пока он мог, если бы захотел, сделать вид, что не узнал ее и спрятался в купе. Он мог задвинуть за собою дверь и устроиться на ночь. И она поняла бы, что он не желает начатой игры. Но момент прошел. Она продолжала стоять все так же, и он понял, что если хочет подойти, то должен подойти сейчас же, или же не подходить вовсе никогда.

И, сознавая, что в его жизни вторично совершилось что-то огромное в своей важности и в то же время непоправимое, он пошел навстречу загадочно и вместе вопросительно-бесстрастно повернутому лицу.

И пока он шел, ощущая легкое качание вагона и давно забытую дрожь в ногах, смешанную с особенной легкостью в теле, ее лицо становилось более и более отчетливым. Он увидел широкий оскал улыбки и белеющий верхний ряд зубов.

— А, так вы вот какой! — сказала она, смеясь и упрекая. — Не хотите узнавать.

Он начал оправдываться, но она смотрела на него глазами, которые говорили, что она знает, что он лжет, но ей не нравится, что он лжет, потому что этой ложью он говорит ей, что между ним и между его прошлым с каждым новым качанием вагона ложится полоса отчуждения.

Она первая протянула ему руки, и он сначала несмело, а потом дерзко взял их в свои. И опять так же он приближал к своим губам ее руки, точно нежно умолявшие его о чем-то. Именно так застала их вчера Агния, и теперь казалось, что они сейчас только продолжают то, что было прервано. И не было всего вчерашнего вечера и сегодняшнего дня, но они опять стояли вместе, зная, что уже не могут избегнуть того, что непременно должно случиться.