Три сердца и три льва (Сборник)

Андерсон Пол Уильям

– Но мы не нападем…

– Разумеется, нет. С его стороны это демагогический прием чистейшей воды, который выставляется напоказ. Но прием умный. Фанатики и наивные детишки, входящие в эту банду, увидели, что вокруг нас установлено защитное поле, и тут же заключили, что это было необходимо. Это еще раз подтвердило, что «Источник норн» – их враг. – Он покачал головой. – Поверь мне, Стив, этими демонстрантами управляет, словно марионетками, кто-то более сильный.

– Ты уверен, что священник сам установил поле?

– Да. Все их священники – маги.

Вспомни, это входит в курс обучения, и хотел бы я знать, чему еще их обучают в этих никому не доступных семинариях… Давай попытаемся поговорить с ним.

– Он проповедует? – Я был удивлен. – Высшие иерархи иоаннитов не раз заявляли, что если члены их церкви и вмешиваются в политику, то делают это исключительно как частные лица, простые граждане.

– Ну да, ну да. А я – император Нерон…

– Нет, действительно, – настаивал я, – эти их темные теории… Все это слишком просто, чтобы быть правдой. То, что мы видим, – это общественное волнение, недовольство людей, какие-то неопределенные изменения…

Мы вышли к главному входу. Еще недавно дверь обрамляли мозаичные стеклянные панели. Теперь они, как и окна, были разбиты вдребезги, но никто не догадался заложить дыры. Наши защитные чары могли действовать беспрепятственно. Разумеется, на нас они не действовали. Мы вышли на лестничную площадку – прямо к тем, кто хотел заблокировать нас в здании.

Дальше нам идти было некуда. Ведущие вниз ступеньки были плотно забиты людьми. Пока на нас никто не обращал внимания. Барни похлопал по плечу тощего бородатого юнца.

– Извините, – прогремел Барни с высоты своего башенного роста. – Разрешите?

Он выдернул из немытой руки юнца плакат, навесил на него одеяло и, подняв как можно выше, замахал этим импровизированным флагом. Флаг был ядовито-зеленый.

Похожий на дуновение ветра перед штормом вздох пробежал по толпе. Я видел лица, лица, лица… Лица рядом со мной, лица внизу, выплывающие из мрака, куда не доходил колеблющийся свет; думаю, что виной было то, что я торопился, или мое предубеждение, но только создавалось жуткое впечатление, будто все лица совершенно одинаковы. Всем приходилось слышать о длинноволосых мужчинах и коротко подстриженных женщинах, об их немытых телах и изношенной одежде.

Все это наличествовало в избытке. Естественно, я обнаружил и обязательных в таких случаях седобородых радикалов, и их прихвостней из студенческих общежитий, и хулиганов, и тунеядцев, и вандалов, и правдоискателей, и так далее. Но было здесь много чистых и хорошо одетых, ужасно серьезных мальчиков и девочек. У всех у них был удивленный вид, как будто они совершенно внезапно обнаружили, что участвуют в пикетировании.

И у всех у них – у богатых, бедных, гетеросексуальных или гомосексуальных, способных в одних отношениях и тупых – в других, обладавших бесконечными и неповторимыми наборами своих воспоминаний, мечтаний, надежд, страхов и привязанностей, – у всех у них были свои души.

Нет, они показались одинаковыми лишь вначале, из-за своих плакатов. Трудно было сосчитать,

на скольких, наподобие спортивных табло, указывался счет, с которым выигрывает святой Иоанн, на скольких были тексты, что-то вроде «Возлюби ближнего своего» или просто «Любовь». Впрочем, различий в текстах было мало, они повторялись. Были и другие лозунги, менее миролюбивые: «Дематериализуйте материалистов!», «Фабриканты оружия, рыдайте!», «Прекратить снабжать полицию рогами дьявола!», «Убивайте убийц, ненавидьте ненавидящих, уничтожайте несущих уничтожение!», «Закрыть это предприятие!»

И казалось, будто лица… нет, хуже, сами мозги этих людей сделались не чем иным, как набором плакатов, на которых были написаны эти лозунги.

Поймите меня правильно. Я считаю, что человек, который в юности никогда не стремился врезать под дых богу существующего порядка, немногого стоит. Очень плохо, что большинство людей, старея и жирея, теряет интерес к подобным вещам. Истеблишмент зачастую нестерпимо самодоволен, ограничен и глуп. Его руки, которые он заламывает столь ханжески благодаря благочестивости, слишком часто обагрены кровью.

И все же… все же… Есть что-то, что будет отличать наше время от грядущих Темных времен, которые продлятся, пока не возникнет новый и, вероятно, еще худший истеблишмент, который восстановит порядок. И не обманывайте самих себя, думая, что ничего подобного не случится. Свобода – прекрасная вещь, пока она не превратится в нечто иное – в свободу вламываться в чужие дома, грабить, насиловать, порабощать тех, кого вы любите. И тогда вы с восторгом встретите того, кто въедет на белом коне и начнет обещать, что перевернет и изменит вашу жизнь. И вы сами вручите ему кнут и саблю…

Так что наша лучшая ставка – хранить то, чем мы уже обладаем.

Однако, как ни печально, такое положение налагает на нас определенные обязанности. И это – наше. Оно формирует нас. Мы можем сами не слишком хорошо сознавать это, но когда-нибудь мы поймем. Это лучше, чем что-то для нас чужое и незнакомое. И если мы будем упорно трудиться, упорно думать, проявим чутье и добрую волю, мы сможем доказать это.

Вы не повторите нашу ошибку, не будете надеяться, что вашу жизнь смогут улучшить злобные напуганные теоретики. Они лишат вас вашего богатства, приобретенного в муках жизненного опыта. Вы не станете слушать речи вещающих догматиков. Их предел – реформистские движения, которые чего-то там добивались то ли два поколения, то ли два столетия тому назад.

Отвернитесь от студентов, уверяющих, что у них есть ответ на все социальные вопросы, над которыми ломали головы и разбивали вдребезги сердца такие люди, как Хаммурапи, Моисей, Конфуций, Аристотель, Ксаверий, Платон, Фома Аквинский, Гоббс, Локк, Вольтер, Джефферсон, Линкольн и тысячи других.

Но хватит об этом. Я не интеллектуал, я всего лишь пытаюсь думать самостоятельно. Мне тягостно видеть, как полные благих намерений люди делаются орудиями в руках тех немногих, чья цель – обвести нас вокруг пальца…