«Три сестры». Драма мечтаний

Волчкевич Майя

~ ~ ~

Отчего молодая девушка, которой едва минуло двадцать, в свои именины долго рассуждает не о нарядах, кавалерах или своих мечтах, но о том, что «человек должен трудиться»? Она произносит довольно пафосный, как сейчас бы сказали, но вполне искренний монолог о том, как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге.

Конечно, здесь можно усмотреть влияние идей народничества или учения Толстого – в интеллигентской среде они были особенно популярны в последней четверти девятнадцатого века. Но нежная Ирина не только не имеет никакого представления о том, что такое физический труд, но даже никогда не работала в

своей жизни. Равно как и Маша и вчерашний студент Андрей.

В её речах, кроме того, что их отличает понятная наивность и восторженность, слышится особенная интонация. Ирина вовсе не говорит, подобно героине «Дома с мезонином», о вине перед народом или о том, что образованный человек обязан помогать бедным и обездоленным. Молодая богатая помещица Лидия Волчанинова корит художника за то, что тот в своих полотнах не изображает народных нужд. Сама Лида увлечена земской деятельностью, «аптечками и библиотечками».

Художник отвечает на это: «Не то важно, что Анна умерла от родов, а то, что все эти Анны, Мавры, Пелагеи с раннего утра до потемок гнут спины, болеют от непосильного труда, всю жизнь дрожат за голодных и больных детей, всю жизнь боятся смерти и болезней, всю жизнь лечатся, рано блекнут, рано старятся и умирают в грязи и в вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку, и так проходят сотни лет, и миллиарды людей живут хуже животных – только ради куска хлеба, испытывая постоянный страх».

По мнению героя, весь ужас положения в том, что некогда о душе подумать, некогда вспомнить о своем образе и подобии; голод, холод, животный страх, масса труда, точно снеговые обвалы, загородили им все пути к духовной деятельности, именно к тому самому, что отличает человека от животного и составляет единственное, ради чего стоит жить.

Получается, что в своей наивности Ирина грезит даже не об освобождающем, а именно об угнетающем труде, том, что губит миллиарды людей. Она в своем пафосе доходит до странного в её устах уподобления: «Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается… о, как это ужасно!» Ирина восклицает, что как в жаркую погоду иногда хочется пить, так ей захотелось работать. И просит Чебутыкина отказать ей в дружбе, если она не будет рано вставать и трудиться. В этом гимне неведомому ей рабскому труду интересны лишь предпосылка и вывод.

Ирина завела весь этот разговор лишь потому, что ей показалось, что теперь «всё ясно на этом свете» и она знает, как надо жить. Её беспокоит, что после смерти отца она не знает, как надо жить, она изменила прежним привычкам – теперь она поздно встает, пьет в постели кофе и два часа одевается. И такая «роскошь» кажется ей ужасной. Художник в «Доме с мезонином» говорит о том, что животная жизнь загораживает человеку путь к духовной деятельности. Ирина тоже мучительно ищет, ради чего стоит жить, но её искусственные мечтания далеки и от «аптечек и библиотечек» Лидии Волчаниновой, и от идеи свободного труда, которую проповедует художник.

Фраза о том, что хорошо быть волом или простой лошадью, нельзя назвать даже мечтанием. Скорее это заклинание, отчаяние перед открывшейся пустотой и незнанием. Недаром слово «знаю» в сочетании со словом «жить» так часто звучит в этой пьесе. Очевидно, что мысль о необходимости труда была внушена героям пьесы с детства. Ею оправдывалось то, что им приходилось рано вставать, много заниматься и следовательно – от многого отказываться.

«Три сестры», пожалуй, самая автобиографическая пьеса Чехова. Помимо почти очевидных прототипических моментов, явственны несколько глубинных коллизии семьи Чеховых. Особенно, внушаемое и вбиваемое в детей буквально и в переносном смысле слова заклинание о труде. Они слышали с самых ранних лет: трудитесь! трудитесь! трудитесь!

Сентенциями о труде заполнены письма отца из Москвы к сыну-подростку, оставленному в Таганроге. Разоренный своей недальновидностью, долго не имевший службы, Павел Егорович по-прежнему внушал сыну Антону: «Старания да труды, отбросить леность, тогда и деньги являются сами являются к нам к услугам», «Слава Богу, ты почти все трудности

учения прошел, остается еще один год потрудиться и благополучно окончить, без трудов и забот никто на свете не живет», «Труд, жизнь твоя есть труд…» По делу и без дела он говорил и писал детям: «Молитесь, учитесь и трудитесь!» Знаменитое «Росписание делов и домашних обязанностей для выполнения по хозяйству семейства Павла Чехова, живущего в Москве» определяло, кому и когда вставать, ложиться, обедать, ходить в церковь, чем заниматься в свободное время. В этом родительском указе, как в кривом зеркале, отразилась своеобразная метода воспитания и образования. Не подобная системе упомянутых героев Тургенева и Толстого, но тоже претендовавшая на то, чтобы управлять жизнью своих детей, решать за них, что им делать и что изучать.

~ ~ ~

Зачем и для чего их выучили тем же иностранным языкам, они не знают. Характерно, что «учебный» план Прозорова был одинаков для всех четверых детей: дать им исключительные знания и добиться в этом совершенства. Из Маши, вероятно, растили выдающуюся музыкантшу, Андрею предназначалась профессорская карьера. Ирина должна была удивлять знанием четырех иностранных языков.

Но сообразовывался ли отец с их склонностями и способностями? Равно как и с тем, как его дети будут применять свои познания и понадобятся ли они им.

А уж мысль о желаниях своих детей и их планах на настоящее и особенно на будущее, по-видимому, даже не приходила Прозорову в голову. Ирина рассказывает гостям, что отец был военным, а его сын, Андрей, избрал для себя ученую карьеру. «По желанию папы», – тут же добавляет сестра Маша. Будущий профессор ни слова не говорит о том, чего он желает для себя сам и желает ли вообще.

Несомненно, что дети Прозорова прожили год после кончины отца по инерции, следуя заведенному распорядку. Но душа и тело каждого из них почувствовала некое освобождение. Об этом толкует Андрей: «Это смешно и глупо, но в этом всё-таки надо сознаться, после его смерти я стал полнеть и вот располнел в один год, точно мое тело освободилось от гнета». Это освобождение вселяет тревогу в Ирину, которой не надо теперь рано вставать и которой явно хочется той самой обыкновенной праздничной жизни, которой она не знала. Даже старшая сестра Ольга, отцовское влияние на которую должно было быть особенно сильным, чувствует себя не в своей колее. Она единственная в семье, кто воплощает тоску по труду в действие – преподает в гимназии. Однако Ольга жалуется: «Оттого, что я каждый день в гимназии и потом даю уроки до вечера, у меня постоянно болит голова и такие мысли, точно я уже состарилась. И в самом деле, за эти четыре года, пока служу в гимназии, я чувствую, как из меня выходят каждый день по каплям и силы, и молодость».

Ольга – молодая женщина и проработала в гимназии лишь четыре года. Усталость и рутина еще не могли одолеть тоской её душу, а привычка много трудиться должна была бы ей помогать. Но она измучена и истощена так, будто занимается нелюбимым делом уже лет двадцать. В известном смысле это так. На отцовские «штудии» было потрачено слишком много жизненных сил в детские и отроческие годы.

Зачем Ольга трудится в гимназии, а потом еще до вечера дает уроки? Если исходить из материального положения семьи (в наследство от отца остался дом, его дочери получают пенсию), то такое рвение продиктовано чем-то иным и что-то скрывает.

~ ~ ~

Прозоровы никогда не знали нужды. Жалованье учительницы гимназии также позволяло обеспечивать своё существование. Работа с утра до вечера выдает привычку всегда быть занятой и подспудный страх остаться наедине со своими мыслями и своими желаниями. Но уже в начале пьесы очевидно, что труд не просто не приносит Ольге никакой радости, но что служба ей совсем не по душе.

Не по душе настолько, что благовоспитанная добрая учительница может говорить лишь о том, как она сердита на девочек, своих учениц. Очевидно, что они её раздражают. Ольга во время именин произносит знаменательную фразу: «Вот сегодня я свободна, я дома, и у меня не болит голова, я чувствую себя моложе, чем вчера».