Три сестры. Анна
Шрифт:
Дмитрий лет десять как осиротел. Мать ушла раньше, подорвала сердце, ожидая сына. Отец встречал сына из Афганистана при полном параде, при всех жал руку. Сыном он гордился безмерно. После смерти отца жил Дима один, Катя вообще была первой, кого он привёл в этот дом. Да и ранения, война... Не проходит такое без следа. Ни для кого.
– Так у неё бы и спросил, - улыбнулась я.
– Красивая девушка, приятная. Только ведь придётся сюсюканье терпеть, Дим. Как же ты с этим справишься?
– Да ей бы ровесника найти, романтичного дурачка какого-нибудь. Чего там молодёжь хочет? Чтоб дискотеки
– Нахмурился Дмитрий.
– И побыла здесь пару недель всего, а уехала и пусто стало. Теть Ань, вот что делать?
– Дим, а ты представь, что дурачка ровесника она вот уже нашла. За неделю-то да в обиде, долго что ли? Ну, и куда ты её с такой ревностью, что глаза сверкают, как у моего Лиха, отпустил?
– покачала я головой.
– Да за языком я не следил. Катька, Катюха. А тут разозлился и ляпнул, что имя как у овцы и сама себя ведёт также. Ну, она мне и сказала, что Катька может и как у овцы, но в России двух императриц Катьками звали. Занавески, из-за которых весь скандал разгорелся, довешивать не стала. Те, что повесила, сорвала и в мусор кинула. Вещи собрала и только дверью хлопнула.
– Поделился подробностями Дмитрий.
– А, так она в твоей берлоге уют решила навести, а ты её обидеть за это умудрился, - развернулась я, чтобы продолжить прогулку.
– Аукнутся тебе ещё эти занавески, Дима, ох аукнутся. Не знаю, чего там вся молодёжь хочет, но конкретно твоя хочет котёнка.
Вроде не касающаяся меня ситуация из чужой жизни вдруг почему-то заставила задуматься о своей.
– Знаешь, Лихо, а вот ради меня никто занавесок вешать не захотел. Да и никому без меня пусто не становилось.
– Даже с какой-то обидой прозвучало.
Даже Лихо похоже её услышал, потому что обернулся и внимательно на меня посмотрел.
– Ну, что ты так смотришь? Может я тоже бы сейчас ждала бы внучку или внука со школы. Или ругалась бы из-за занавесок. Только видишь, не встретилось в жизни того мужика, ради которого рискнула бы. Ещё раз.
– Вздохнула я.
– Или может я насмотрелась на отца... А таких как он, настоящих, может, уже и вовсе нет. Не перешли рубежа сорок пятого.
Лихо вернулся ко мне и потeрся о ноги с громким мурлыканьем, словно успокаивал и напоминал о себе одновременно.
– Зябко что-то. Пойдём домой, - решила я.
Но и дома этот озноб не проходил. Даже присланная сестрой в подарок на последний день рождения тёплая шаль не помогала.
– Похоже простыла. И где умудрилась? Хотя осень и старость друг с другом не ладят.
– Поставила я на столик рядом с креслом у печи бутылку кизлярского коньяка Багратион.
Вспомнилось, как сама рассказывала Але о любимой шутке князя, в честь которого и назвали напиток, о своём носе. Взгляд сам побежал по фотографиям, вырывая из небытия вспышки воспоминаний. Вдруг навалилась усталость и такая неприятная сонливость. И в горле словно начала ощущаться горечь от близких пожаров. Мысли метались, пытались вырвать из оцепенения, заставить действовать.
Заболела? Возможно. Опьянение? Нет. Я и глотка не успела сделать. Наверное, забыла заслонку печи, и угарный газ пошёл в комнату. Я попыталась
Горящий янтарь затянул как течением, когда пытаешься сопротивляться, но тело перестаёт слушаться.
Глава 8.
Глава 8.
Странный сон никак не позволял вырваться и открыть глаза. Словно мой дом был наполнен туманом, а я сама была лишь частью этого тумана, тенью, отблеском отражения в зеркале. И в то же время...
Я видела саму себя, лежащую на паркетном полу. Видела Лихо вытянувшегося поверх моего тела так, что его мордочка спряталась у меня на груди. Мне хватало опыта, чтобы понять, что вижу я не просто себя и кота. Я вижу наши мёртвые тела.
– Анна Тимофеевна?
– позвала от порога Катя, значит Димка её всё-таки вернул.
– У вас дверь нараспашку... Ой!
Она испуганно округлила глаза и подхватила на руки ярко-рыжего маленького котёнка в ошейнике и на поводке. Похоже девушка решила приучать рыжика к прогулкам.
– Я сейчас... Я позову кого-нибудь, Анна Тимофеевна, - быстро развернулась и поспешила убежать Катя, вызывая у меня невольную улыбку.
Прибежал Дима, тут же набрал номер Олега Павловича Раскольникова. Рядом с телефоном в рамке висел список телефонов. С Олегом у нас через год после покупки им моей квартиры состоялась ещё одна сделка. Дача фактически принадлежала ему, а я спокойно здесь жила до конца жизни. По собственному желанию Лесоруб ещё и приезжал пару раз в месяц. И регулярно звонил узнать, не нужно ли мне в город или к врачу.
Вскоре началась суета... Участковый, врач. Катя, что-то требующая от Димы.
– Кать, ты сдурела? В смысле кота заморозить? Людям не всегда делают, а ты про дохлого кота!
– вытаращился на девушку Дмитрий.
– Этот кот для неё много значил. Сам говорил, что он всегда с ней был. Гулял, жил, спал. Умер и то рядом. Надо заморозить, а родственники приедут и сами решат.
– Уговаривала его Катя.
– Дурость какая-то.
– Нахмурился Дмитрий.
– Только чтобы ты не ныла, и так дел хватит. Когда там родня ещё приедет, к похоронам бы успели. А проводить надо достойно.
Но долго ждать не пришлось. Уже на следующий день перед калиткой остановилось такси. Мы не могли себе позволить встречи при жизни. Но сейчас не останавливали ни расстояния, ни затраты. Первыми приехали Тося и следующая повсюду за ней в последние годы японка. Бывшая гейша, владелица своей школы в Осаки. Бежала в Советский Союз после войны. Как уж там судьба свела её с Тосей, мы не знали. Но молчаливая и едва заметно улыбающаяся Кира, на родине её звали то ли Кумиро, то ли Кухиро, появилась рядом с Тосей ещё в нашу последнюю встречу на Байкале. И жила она у сестры. Сейчас Кира выйдя из машины, встала боком, явно ожидая ещё одного пассажира. Лисёнок.