Три страны света
Шрифт:
– Помилуйте, я вас совсем не знаю! – сказала девушка несколько мягче.
– Что же такое, сударыня? когда человек с благородным намерением дарит такую безделицу, то…
– Я боюсь: мадам увидит. Вы сами сказали, что она сердитая.
– Вам нечего бояться, сударыня! я не то, что другие. Я, можно сказать, готов для вас на все!
Девушка покраснела.
– Воображаю!
– Да, сударыня; я прошу вас, доставьте мне случай говорить с вами…
– Как вам не стыдно! что вы ко мне пристали! – воскликнула девушка, серьезно обиженная, и, перебежав улицу, скрылась в воротах дома купчихи Недоверзевой.
Скрестив руки и нахмурив брови,
Девушка вошла на темное крыльцо, отворила дверь и скоро достигла большой и мрачной комнаты, выходившей окнами на маленький двор, с огромной ямой и множеством навесов, обнесенный бесконечно высокой стеной с бесчисленными окнами. Несмотря на холод, многие окна были открыты, как летом; перед ними работали мастеровые всех родов, с песнями, страшным стуком и криками. Стены дома были испещрены вывесками, а на лестницах красовались голубые руки с протянутым указательным пальцем, не приносившим, впрочем, никакой пользы: приходивший со свету на темную лестницу ничего не видал и должен был стучаться в первую дверь, чтоб навести справку.
Поперек комнаты, куда вошла девушка, тянулся бесконечный некрашеный стол, загроможденный лоскутками и картонными болванами, беспощадно истыканными; ножницы поминутно стучали по столу. Пол комнаты был усеян обрезками, стены увешаны неоконченными платьями и салопами.
За больший столом сидело восемь девочек, предводительствуемых пожилой швеей, с рябым, некрасивым лицом. Перед другим, небольшим столиком, у окна, сидел мужчина лет пятидесяти, с пухлым и бледным лицом. Его огромные мутно-черные глаза, с выражением бесконечной глупости, были полузакрыты, как сонные, и только изредка раскрывались совершенно. Но и полуоткрытые и вытаращенные, они неподвижно были устремлены на одну девочку лет четырнадцати, которая помрачала всех остальных своим хорошеньким личиком и называлась (конечно, в насмешку) "красавицей". Одежда пухлого господина была оригинальна: желтые брюки, желтая курточка и розовый платочек, повязанный с таким совершенством, что уже не казалось странным видеть между его коленами картонного болвана, с глазами, оживленными не меньше его собственных. На болване торчал кружевной чепчик, и господин в желтых брюках с большою грациею украшал его лентами. Рядом с ним сидела женщина, толстая, с волосами почти белыми, с лицом сморщенным и серыми глазами, необыкновенно живыми. То была мадам Беш, содержательница магазина и супруга господина Беша, накалывающего банты. Она считала вслух, с чухонским произношением, петли, крючки и пуговицы, когда вошла девушка в синей шляпке. Мадам встретила ее крикливым вопросом:
– Что долго хадиль?
– Не близко посылали! – отвечала девушка. – Вот деньги за чепчик.
Мадам приняла деньги и, считая их, протяжно спросила:
– Гу-ля-ла, а?
– Каролинхен! – нежно пропищал супруг, любуясь оконченным чепчиком.
– Ах, сбиваешь! – сердито крикнула мадам и продолжала считать: – раз рубль, два рубль…
– Королинхен! хорош ли так? понравится ли их превосходительству?
Господин Беш тоже нечисто говорил по-русски.
Каролинхен с нахмуренными бровями осмотрела чепчик, сосчитала банты, которых оказалось с десяток, и повелительно сказала:
– Мало бант!
– Легче будет.
– Мало бант! – резко повторила супруга.
Вдруг раздался пронзительный звон колокольчика. Хозяйка, оправившись, кинулась в стеклянные двери с зеленой тафтой, а супруг вытаращил Сонные глаза на "красавицу", которая проворно шила. К
– А что? – тихо шепнула она своей соседке: – рябая не бегала под ворота?
– Нет, она кроила, а мадам сердилась.
– Пусть сердится! А меня сегодня какой-то господин провожал; так пристал ко мне!
– Вчерашний?
– Нет; должно быть, богатый: конфет мне купил.
– Ах, не увидели бы!.. где они?
– Нет, я их не взяла.
Лицо мадам Беш показалось в дверях; она кликнула белокурую девушку.
Как только белокурая девушка, приглаживая волосы, скрылась, господин Беш поставил своего болвана, подошел к "красавице" и с словом: "держите" грациозно надел ей на руки моточек шелку. Затем с невыразимо сладкой улыбкой он все подвигался к ней и, наконец, подвинулся так, что девушка невольно отшатнулась; шелк спутался.
– Ах, какой неосторожна! – сердито воскликнул господин Беш.
– Хорошенько ее, Эдуард Карлыч! – злобно проговорила рябая швея.
Господин Беш медленно возвратился на прежнее место к столику и поманил девушку; но, видя, что она не движется, он крикнул: "Подить суда!"
"Красавица" повиновалась, но страшно покраснела: подруги ее перешептывались и двусмысленно улыбались; а рябая швея прошипела вслед ей: "Мотайте! мотайте! вот я мадаме скажу!.."
"Красавица" стояла перед господином Бешем; господин Беш мотал шелк и поминутно распутывал узлы, причем так близко наклонялся губами к рукам девушки, что она чуть не плакала и пятилась прочь; но господин Беш поминутно притягивал ее к себе…
Насмешки подруг становились все громче. Бедная девушка, красная, с заплаканными глазами, стояла ни жива, ни мертва…
Дверь с тафтяной занавеской скрипнула: вошла мадам Беш. Господин Беш стремительно схватил и поставил на колени картонного болвана, будто эмблему своей невинности; а может быть, он надеялся найти в нем защиту против гнева супруги. С мотком в руках "красавица" осталась на прежнем месте.
Окинув испытующим взором сначала господина Беша – с ног до головы, – потом "красавицу", мадам Беш резко скомандовала: "На место!" Девушка с радостью повиновалась. Рябая швея строго погрозила ей пальцем.
Каролинхен горячо заговорила по-немецки, и тоже нечисто. Супруг, потупив голову, слушал молча и собирал рюш. Ссору покончила вошедшая белокурая девушка, которая сказала: "Вот задаток оставили" и подала гневной супруге красненькую. Потом она села на прежнее место и осторожно шепнула своей взволнованной соседке:
– Что, видно, опять к тебе приставали?
– Тише: рябая слушает! – отвечала "красавица", нагнувшись, и будто поднимая лоскуток.
Они замолчали; но лицо белокурой девушки выражало сильное волнение: видно было, что мучит ее желание сообщить подруге важную тайну. Наконец, улучив минуту, она шепнула соседке: "Знаешь ли, кто был?.. он!"
– Ах, а мадам?
– Ничего; она скоро ушла, а мне приказала хорошенько понять, какого ему чепчика хочется.
– Ножницы! – неожиданно крикнула рябая швея и тем положила конец разговору.
Мрачный господин целые дни проводил на тротуаре; каждый раз, когда белокурая девушка выходила со двора, они встречались, как знакомые. Если с ней был узел, он нес за нее, и всю дорогу они горячо толковали.
Случалось, она выходила к воротам, – мрачный господин непременно торчал тут; они менялись короткими словами, и девушка поспешно убегала.