Три товарища
Шрифт:
– Смешная помесь, – сказал он, показывая на красновато-коричневого. – Где ты его взял?
Антон якобы получил его от какой-то дамы, уехавшей и Южную Америку. Густав разразился издевательским хохотом. Антон обиделся и достал родословную, восходившую к самому Ноеву ковчегу. Густав недоверчиво махнул рукой и начал разглядывать черно-белого щенка. Антон потребовал сто марок за коричневого. Густав предложил пять. Он заявил, что ему не нравится прадед, и раскритиковал хвост и уши. Другое дело черно-белый, – этот, мол, безупречен.
Я стоял в углу и слушал.
Я стояч неподвижно. Обезьянка медленно подвигалась ко мне по штанге. Она неотрывно смотрела на меня, без недоверия, но каким-то странным, сдержанным взглядом. Наконец осторожно протянула вперед ручонку. Я сунул ей палец. Она слегка отпрянула назад, но потом взяла его. Ощущение прохладной детской ручки, стиснувшей мне палец, было странным. Казалось, что в этом скрюченном тельце заключен несчастный, немой человечек, который хочет спастись. Я не мог долго смотреть в эти глаза, полные смертельной тоски.
Отдуваясь, Густав вынырнул из чащи родословных дерев:
– Значит, договорились, Антон! Ты получишь за него щенка-добермана, потомка Герты. Лучшая сделка в твоей жизни! – Потом он обратился ко мне: – Возьмешь его сразу с собой?
– А сколько он стоит?
– Нисколько. Он обменен на добермана, которого я подарил тебе раньше. Предоставь Густаву обделывать такие дела! Густав – мужчина высшей пробы! Золото!
Мы договорились, что я зайду за собачкой потом, после работы. – Ты в состоянии понять, что именно ты сейчас приобрел? – спросил меня Густав на улице. – Это же редчайший экземпляр! Ирландский терьер! Ни одного изъяна. Да еще родословная в придачу. Ты не смеешь даже смотреть на него, раб божий! Прежде чем заговорить с этой скотинкой, ты должен ей низко поклониться.
– Густав, – сказал я, – ты оказал мне очень большую услугу. Пойдем и выпьем самого старого конъяку, какой только найдется.
– Сегодня не могу! – заявил Густав. – Сегодня у меня должна быть верная рука. Вечером иду в спортивный союз играть в кегли. Обещай, что пойдешь туда со мной как-нибудь. Очень приличные люди, есть даже обер-постсекретарь.
– Я приду, – сказал я. – Даже если там не будет обер-постсекретаря.
Около шести я вернулся в мастерскую. Кестер ждал меня:
– Жаффе звонил после обеда. Просил, чтобы ты позвонил ему.
У меня на мгновенье остановилось дыхание.
– Он сказал что-нибудь, Отто?
– Нет, ничего особенного. Сказал только, что принимает у себя до пяти, а потом поедет в больницу Святой Доротеи. Значит, именно туда тебе и надо позвонить.
– Хорошо.
Я пошел в контору. Было тепло, даже душно, но меня знобило, и телефонная трубка дрожала в моей руке.
– Глупости все, – сказал я и покрепче ухватился за край стола.
Прошло
– Вы свободны? – спросил он.
– Да.
– Тогда приезжайте сразу. Я еще побуду здесь с часок.
Я хотел спросить его, не случилось ли что-нибудь с Пат, но у меня язык не повернулся.
– Хорошо, – сказал я. – Через десять минут буду. Я повесил трубку, снова снял ее и позвонил домой. К телефону подошла горничная. Я попросил позвать Пат. – Не знаю, дома ли она, – угрюмо сказала Фрида. – Сейчас посмотрю.
Я ждал. Моя голова отяжелела, лицо горело. Ожидание казалось бесконечным. Потом в трубке послышался шорох и голос Пат:
– Робби?
На секунду я закрыл глаза.
– Как поживаешь, Пат?
– Хорошо. Я до сих пор сидела на балконе и читала книгу. Очень волнующая.
– Вот как, волнующая книга… – сказал я. – Это хорошо. Я хотел тебе сказать, что сегодня приду домой чуть попозже. Ты уже прочитала свою книгу?
– Нет, я на самой середине. Еще хватит на несколько часов.
– Ну, тогда я вполне успею. А ты читай пока.
Я еще немного посидел в конторе. Потом встал.
– Отто, – сказал я, – можно взять «Карла»?
– Конечно. Если хочешь, я поеду с тобой. Мне здесь нечего делать.
– Не стоит. Ничего не случилось. Я уже звонил домой.
«Какой свет, – подумал я, когда „Карл“ вырвался на улицу, – какой чудесный вечерний свет над крышами! Как полна и чудесна жизнь!»
Мне пришлось подождать Жаффе несколько минут. Сестра провела меня в маленькую комнату, где были разложены старые журналы. На подоконнике стояло несколько цветочных горшков с вьющимися растениями. Вечно повторяющаяся картина: все те же журналы в коричневых обложках, все те же печальные вьющиеся растения; их можно увидеть только в приемных врачей и в больницах.
Вошел Жаффе. На нем был свежий белоснежный халат. Но, когда он подсел ко мне, я заметил на внутренней стороне правого рукава маленькое ярко-красное пятнышко. В своей жизни я видел много крови, но это крохотное пятнышко потрясло меня сильнее, чем все виденные прежде, насквозь пропитанные кровью повязки. Мое бодрое настроение исчезло.
– Я обещал вам рассказать о здоровье фройляйн Хольман, – сказал Жаффе. Я кивнул и уставился на пеструю плюшевую скатерть. Я разглядывал переплетение шестиугольников, по-дурацки решив про себя, что все будет хорошо, если я не оторву глаз от узора и не моргну ни разу, пока Жаффе не заговорит снова.
– Два года тому назад она провела шесть месяцев в санатории. Об этом вы знаете?
– Нет, – сказал я, продолжая смотреть на скатерть.
– Тогда ей стало лучше. Теперь я очень внимательно осмотрел ее. Этой зимой она обязательно должна снова поехать туда. Она не может оставаться здесь, в городе.
Я все еще смотрел на шестиугольники. Они начали расплываться и заплясали.
– Когда? – спросил я.
– Осенью. Не позднее конца октября.
– Значит, это не было случайным кровотечением?