Три века Яна Амоса Коменского

Смоляницкий Соломон Владимирович

— Кто же эти новые люди, за которыми будущее? — спрашивает Коменский.

— Это те, кто обладает энергией и трудолюбием, производит необходимые вещи, развивает сельское хозяйство, посылает корабли с товарами в дальние страны, строит, прокладывает дороги. Это предприниматели, купцы, юристы, ученые, врачи — все, кто заботится о просвещении и развитии наук... Они не хотят внутренних раздоров, они лишь просят у короля восстановления исконных вольностей, дарованных парламенту Великой хартией вольностей. Однако недавние события показали, что король и его приспешники глухи к голосу разума. Они способны на все... Я и сам не знаю, — неожиданно признается он Коменскому, — что меня ждет. То же самое могут сказать многие люди, чье благородство

и добропорядочность хорошо известны. Ужасные времена! Никто не чувствует себя в безопасности... — Епископ обрывает себя, откидывается в кресле.

Ян Амос не прерывает молчания. Ему понятно волнение священника, пострадавшего от произвола.

— Я хочу, чтобы ты понял, что у нас происходит, — продолжает епископ после минутного молчания. — Я предвижу страшные события. Борьба между королем и парламентом не кончится миром. После казни главного королевского советника Стаффорда, обвиненного парламентом в государственной измене, парламент провел постановления, которые ограничили власть короля и укрепили демократические основы государства. Были отменены незаконно взимавшиеся налоги и пошлины, реформирован тайный совет короля, уничтожены «звездная палата», [106] «палата прошений», «высокая комиссия» — они были слепым орудием в руках короля, — реформирован также Северный совет и совет Уэльса, сделано и многое другое, полезное для государства и народа...

106

«Звездная палата» — высшее судебное учреждение в Англии в 1487—1641 годах. Заседала в зале с потолком, украшенным звездами.

— Но мне говорили, что как раз этой весной были волнения среди крестьян и ремесленников...

— К сожалению, это так, и парламенту пришлось принимать меры, чтобы восстановить в стране спокойствие. Народ пребывает в темноте и всегда готов идти за смутьянами.

— Народ — бедный ремесленный люд и крестьян — угнетают все сословия, поэтому он всегда готов подняться за лучшую долю. Сословия борются за власть, а о народе не думает никто.

Коменский вздохнул:

— Беднякам остается взывать к небу...

Брови епископа слегка поднялись:

— Народ неразумен, его надо просвещать и учить уважать законы. Именно к этому мы и стремимся. Упаси нас боже от его разрушительной темной силы, которая все сметает со своего пути.

Только сейчас, слушая епископа, Ян Амос ощутил всю остроту борьбы враждующих лагерей. Ясно, что новые люди, какими бы они ни были, рвут старые феодальные путы, мешающие свободному развитию государства, и будущее принадлежит им. Они и поддержали Гартлиба, энтузиаста развития наук и объединения ученых. Эти люди понимают, какую пользу человечеству может принести наука. Но события внутренней междоусобицы развиваются стремительно. До Пансофии ли сейчас его друзьям?

Остаток дня Коменский бродит по Лондону. Его захватывает многолюдный город, кипучая уличная жизнь, обилие торговых лавок, где продаются товары со всего света, множество деловых контор. Ян Амос заходит в книжные лавки, наблюдает, с какой тщательностью выбирают книги люди разных сословий — священники, врачи, юристы, студенты, дворяне, даже знатные господа. Большинство из них те, что относятся к классу энергичных деловых людей, составляющих опору парламента и готовящихся к решительной схватке с королем. Этим людям принадлежат мастерские, где работают многие десятки тружеников.

В Лондоне немало таких мастерских, построенных иначе, чем устаревшие цеховые (здесь их называют мануфактурами), но еще больше за городской чертой. Централизованные мануфактуры — это большие производства с разделением труда, которым тесно в цеховых объединениях с их строгими регламентациями. Ян Амос подумал об этом, так как недавно прочитал балладу, изданную

отдельной брошюркой, в которой прославляется мануфактура «достославного и почтенного суконщика Джека из Ньюбери». Читая эту балладу, можно подумать, что нет ничего более приятного на свете, чем целый день без устали чесать шерсть или ткать шерстяную пряжу ради обогащения «достославного и почтенного суконщика Джека из Ньюбери» и ему подобных.

Яну Амосу рассказали, что бурное развитие шерстяной мануфактуры привело к разорению деревень, к полному обнищанию крестьянства. Еще Томас Мор в «Утопии» заметил, что овцы стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают людей. Огораживатели, сгоняющие крестьян с земли и занимающие пашни под пастбища, как говорил Томас Мор, обращают в пустыню все поселения и каждую пядь возделанной земли. Богатства и нищета взаимосвязаны: чем больше одни богатеют, тем глубже, безысходней становится нищета бедняков. А в то же время те же люди, что богатеют от разорения других, поддерживают Пансофию, способствуют развитию наук.

Жизнь запутана и противоречива. Ведь именно единомышленники Джона Пима готовят для него, Коменского, удивительное предложение: начать разработку системы Пансофии вместе с двенадцатью другими учеными. И тогда осуществится особенно близкая англичанам мечта Бэкона о создании коллегии ученых, занимающихся исследованиями на пользу человечества. Вот тогда сам процесс познания окружающего мира объединит людей, размышляет Коменский. Неужто это действительно произойдет? От одной этой мысли у Яна Амоса замирает сердце. Он живо представляет себе, как идеи о мирном преобразовании человеческого сообщества распространяются по всем странам, как повсюду основывают подобные коллегиумы и открывают новые школы. Стремление к свету, к знаниям, одушевленное высокими нравственными идеалами, постепенно объединяет всех людей, исправляя, очищая нравы...

Пока же тягостные впечатления охватывают Яна Амоса, когда он бродит по Лондону, городу великих контрастов, нищеты и богатства, просвещения и невежества, демократии и произвола.

Миновав респектабельные кварталы знати и богачей, он оказался в грязных, полутемных, кривых улочках, где жил бедный люд. Здесь не было ни школ, ни лавок с витринами, ни церквей. Из подвалов доносились пьяные голоса, крики, ругательства. Раздался свист, и чумазые дети в лохмотьях мигом окружили его, прося милостыню, стараясь перекричать друг друга. Коменский роздал все, что у него было. С тяжелым сердцем продолжал он свой путь. Пьяная женщина в разорванной одежде, с растрепанными волосами, покачиваясь, стояла у стены полуразрушенного строения без окон, где когда-то, вероятно, был склад. Оттуда слышался детский плач. В этих трущобах находили пристанище бродяги, нищие, воры, грабители — все, кого выбросил на дно великий город. Джентльмены появляться здесь не рискуют.

Добравшись до Дюк Плейс, где за чугунной решеткой возвышался богатый дом Гартлиба, Ян Амос словно оказался в другом мире. Светило солнце, шагали нарядно одетые люди, катились красивые экипажи. Коменский торопливо прошел в отведенную ему комнату и сразу же сел за письменный стол. Он почувствовал настоятельную потребность осмыслить разноречивые впечатления, понять, что происходит в этой стране, где ему предстоит жить и работать.

Между тем напряжение борьбы парламента с королем нарастает. Тяжелое положение, в котором оказался английский абсолютизм после поражения в шотландской войне, подъем революционного движения в самой Англии ослабили ее позиции и в Ирландии, где копилось возмущение захватнической политикой Стюартов. Оно вылилось в открытое восстание. Национально-религиозное движение (местное население было католическим и выступало против английских протестантов-колонизаторов) возглавил ирландский парламент, объявив в особой декларации, что ирландцы — свободный народ, который должен управляться на основании общего права Англии и ирландских статусов и обычаев.