Три века Яна Амоса Коменского
Шрифт:
В ратуше был убит проповедник Ян Желивский, защитник бедноты, призвавший к борьбе против угнетателей народа. Здесь был замучен сподвижник Яна Жижки гетман Ян Рогач из Дубы, [26] прошедший с таборитами [27] весь славный путь многолетней борьбы. Это он после рокового поражения таборитов 30 мая 1434 года у села Липан близ Праги от численно превосходящих сил католических панов и чашников [28] три с лишним месяца во главе немногочисленных защитников оборонял крепость Сион. Она оставалась последним оплотом борцов за свободу, и черный день 6 сентября 1437 года, когда войска императора Сигизмунда [29] врываются за крепостные стены, считается концом великой освободительной войны. Перед ратушей на этой площади уже мертвого Яна Рогача повесили вместе с шестьюдесятью его боевыми товарищами.
26
Ян
27
Табориты (по названию укрепленного города Табор) — революционное крыло гуситского движения, выражавшее интересы крестьянства и трудового населения городов.
28
Чашники — в гуситском движении с самого начала образовалось два лагеря: революционный, антифеодальный, объединивший крестьянство и трудовой люд городов, и бюргерско-дворянский. Гуситы этого второго лагеря вошли в историю под названием «чашников».
29
Сигизмунд — король венгерский (1387—1437), германский император (1411—1437), вел антигуситские войны. Гарантировал Яну Гусу, отправлявшемуся в 1414 году на собор в Констанц, безопасность и обратную дорогу, но нарушил свою охранную грамоту и отдал Гуса в руки церковников, на казнь.
Представив, как это происходило, Ян Амос остановился. Сердце его сжалось. Померк веселый солнечный свет раннего утра, стихли голоса, и на площади воцарилось тяжкое молчание, в котором слышны были лишь отдельные звуки, сопровождавшие казнь. Но все это длилось одно мгновение. Наваждение прошло, только ощущение от боли в сердце осталось. А вокруг гудела толпа, смеялись люди, светило солнце...
И все же Сигизмунду и его приспешникам не удалось сломить дух таборитов. Два с лишним десятилетия спустя после кровавой расправы, последовавшей за поражением, оставшиеся в живых табориты создали общину чешских братьев, во имя которой Ян Амос будет жить и трудиться. Несмотря на постоянное гонение, община просуществовала уже сто пятьдесят лет, сохранив многие традиции таборитов — труд, обязательный для всех, взаимопомощь, заботу о детях в семье и школе. Братья строго соблюдали принцип выборности церковной организации, вменяя духовным пастырям заботу о больных и бедных, а наиболее важные вопросы решали на общих собраниях.
Еще в Пшерове Ян Амос слышал, как вместе с Гусом и его ближайшими сподвижниками называлось имя Петра Хельчицкого, [30] философа, писателя, современника и почитателя Гуса. Но лишь в Герборне Коменскому удалось прочитать одно из главных сочинений Хельчицкого — «Сеть веры», направленное против светской и духовной власти, которые поддерживают друг друга, чтобы угнетать народ. Эти два кита, по образному выражению писателя, и рвут сеть веры.
Вслед за Гусом Хельчицкий бесстрашно обличает лживость католической церкви, ее таинства, отрицая церковную иерархию. Вслед за Гусом он объявляет папу римского источником грехов и соблазнов, с гневом обрушивается на торговлю индульгенциями, [31] на симонию, [32] Хельчицкий прямо говорит, что истинными христианами могут быть только трудящиеся — крестьяне и городские плебеи, [33] остальные слои общества, то есть богатые и власть имущие,— грешники и погибшие.
30
Петр Хельчицкий — идеолог и основатель общины чешских братьев, выдающийся писатель, свидетель гуситских войн, выразитель чаяний крестьянства и трудового люда, разоблачитель церковной и светской власти, но решительно выступавший против таборитов, за то что они боролись за свои права с оружием в руках.
31
Индульгенция — в католицизме: отпущение грехов; грамота, свидетельство, выданное об отпущении грехов. Индульгенции в XII—XIII веках превращаются в средство обогащения католической церкви и духовенства, так как их стали продавать за деньги.
32
Симония — продажа церковных должностей в католической церкви.
33
Плебеи — здесь: трудящиеся городов, мелкие ремесленники, подмастерья и пр.
Замечательное сочинение! Оно расковывало мысль, о многом заставляло задуматься. Хельчицкий отрицает борьбу народа с оружием в руках. Моральное совершенствование людей, а не война — вот путь, по его мнению, к идеальному обществу, где не будет угнетения человека человеком. Так склонен думать и он, Ян Амос. Но если народ поднимется, разве вправе его духовные руководители отворачиваться от борьбы, оставлять народ в критические моменты его истории? Разве справедливо упрекать таборитов, как это делает Хельчицкий, за то, что, отстаивая свободу, они взяли в руки разящий меч? Ян Амос не мог найти ответа на эти вопросы. Любя и почитая Хельчицкого, он преклонялся и перед таборитами, их мужественной борьбой, одушевленной высокими идеалами.
Коменский много размышлял об общественном устройстве Табора — этого военного города-республики, стремившегося
С гордостью называли табориты друг друга братьями и сестрами — ведь они вместе, помогая друг другу, утверждали новую жизнь и до последнего дыхания защищали ее. Они верили, что скоро должно наступить тысячелетнее царство справедливости (как и он сам, увлекшийся в Герборне хилиазмом!), исчезнет насилие, люди будут жить, как братья и сестры. Личной собственности также не будет, и потому всякий, имеющий собственность, впадает в смертный грех. Земными делами должен править народ. Долой неправедных властителей!
...Староместская площадь. Казнь предводителей таборитов. Память об этом событии увела Яна Амоса в глубь времен, и теперь он словно поднимался наверх, в день сегодняшний. Толпа зевак, среди которых было немало иностранцев — до слуха Яна Амоса донеслись немецкие, итальянские, французские слова, — задрав голову смотрела на диковинные башенные куранты. Они состояли из двух дисков. Верхний показывал положение солнца, луны и планет, дневное время, а нижний — дни и месяцы. Под курантами находился календарь с аллегорическими картинами знаков зодиака и месяцев. Каждый час в двух небольших оконцах над курантами показывались фигурки апостолов и Христа. Коменский, как и все, не сдержал возгласа восхищения, когда в оконцах появились фигурки святых. Этот час отзванивала Смерть с косой. По сторонам курантов, кроме нее, находились еще турок, скряга и спесивец. Жизнь скоротечна, как бы говорила Смерть, и каждый час убавляет ее. Бессмысленно копить богатство, бессмысленны власть, гордость. Рано или поздно все пойдет прахом. Лишь стремление к вечному приносит счастье... Так, по крайней мере, прочитал эту аллегорию Коменский. Впрочем, предупреждение Смерти особенного впечатления на него не произвело. Люди вокруг смеялись, шутили:
— Эй, Йозеф, посмотри-ка на скрягу, не узнаешь себя?
— Ты лучше посмотри на турка, — отпарировал Йозеф.
Что с того, что смерть отзвонила один час? — подумал Ян Амос. Впереди у него тысячи таких часов! Он вздохнул и двинулся дальше. Наблюдая уличные сцены, Ян Амос различал как бы разные пласты жизни. Вот спешат мастеровые с озабоченными лицами. Они сторонятся подвыпивших гуляк, сынков богачей. Медленно катят раззолоченные кареты знати. Опустив глаза, идут попы в шелковых шуршащих рясах, с сытыми, лоснящимися физиономиями. Городские бедняки бросают на них презрительные, а то и грозные взгляды... Колдовской город, где острее, глубже открывается жизнь!
Ян Амос уже подходил к набережной — легкий ветерок нес с Влтавы свежесть и прохладу. Не зная почему, он свернул влево и углубился в лабиринт узеньких улочек. Показалось, потерял направление, хотя шел недолго. Потом тесно прижатые друг к другу дома как бы чуть-чуть расступились, и Ян Амос увидел Вифлеемскую часовню. [34] Он не мог ошибиться — это была она: высокое, простое здание из серого потемневшего камня, крутой скат кровли, над нею крест. С двух сторон часовни были сооружены леса, оттуда слышались голоса, раздавался стук молотков. Очевидно, иезуиты, [35] овладевшие часовней после поражения гуситов и без конца перестраивавшие ее, снова затеяли какие-то работы. Что ж, они могут даже разрушить часовню, снести всю до основания, но никому никогда не удастся стереть ее из народной памяти. Двести лет прошло с тех пор, как Ян Гус произносил здесь свои пламенные речи, звал народ на борьбу — целых двести лет! — но слова и дела его не забыты.
34
Вифлеемская часовня (капелла) — основана в 1391 году на частные средства для проповедей на чешском языке. С 1402 по 1413 годы проповедником в Вифлеемской часовне был Ян Гус, пламенные проповеди которого привлекали громадные толпы пражан.
35
Иезуиты — члены «общества Иисуса», католического монашеского ордена, основанного испанцем Лойолой в 1534 году для борьбы против передовой науки и социального прогресса, для укрепления могущества католической церкви, папской власти, подорванных Реформацией.
С волнением Ян Амос вошел в часовню. Там царил полумрак. Не было зажжено ни одного светильника, и только сверху сквозь запыленные окна сочился тусклый свет. Откуда-то, видимо из подземелья, тянуло сыростью. Немного привыкнув к полутьме, Коменский огляделся. В часовне было пусто. Он подошел к стене и увидел частью стершиеся, частью умышленно испорченные, грубо замазанные изображения и гуситские надписи. Мрак. Разрушение. Ненависть католических попов, не утихшая и за два столетия, продолжала делать свое черное дело. Ненависть — и страх перед памятью, идеями Гуса, живущими в народе. Тяжело видеть, как уничтожается народная святыня.
И как горько, одиноко в этом беспредельном пустом пространстве!
Ян Амос закрыл глаза. В какой-то момент ему показалось, что снаружи исчезли голоса рабочих и удары молотков на лесах, а сама часовня осветилась множеством огоньков, стала выше. Люди стоят, тесно прижавшись друг к другу, вытянув шеи, чтобы хоть краешком глаза увидеть проповедника. Его слова, простые и ясные, западают в душу — именно так, как он говорит, чувствует и мыслит каждый из пришедших сюда услышать правду о развратной жизни попов, о своей обездоленной судьбе. У мужчин, тех, кто одет победнее, вспыхивают глаза, сжимаются кулаки, они готовы хоть сейчас посчитаться с жирными монахами и высокомерными святошами в шелковых рясах и драгоценностях, составляющих высший клир. [36]
36
Высший клир — институт высших сановников церкви, обладающих особыми правами.