Три века Яна Амоса Коменского
Шрифт:
Выйдя к берегу, Коменский увидел Карлов мост в обрамлении стройных мостовых башен и невольно залюбовался: так легко, красиво возвышался этот мост над Влтавой, словно сказочная дорога по воздуху, ведущая прямо в королевский замок! Расстояние до Града с королевским замком и собором святого Вита было небольшим, и он виделся отчетливо, в разнообразии живых красок возвышаясь над Прагой, как ее каменная корона дивной красоты в изумруде парков и садов, с серебристой каймой Влтавы у подножия. А на другой стороне Влтавы — стоило только повернуть голову — причудливо громоздились крыши домов, с волшебной гармонией соединяясь с зубчатыми башнями и башенками, высокими кровлями храмов и стройными колокольнями. Там шумел великий город, где рядом с нищетой сверкало богатство, тьму мракобесия разрывала свободная мысль, в ответ на угнетения вспыхивал мятеж.
Прага напоминала,
***
Дни сменялись днями, а дорога все уходила вдаль, теряясь среди холмов в густых, шумящих под ветром рощах. Случалось, вечер заставал Яна Амоса среди полей, вдали от жилья, и он устраивался на ночлег где-нибудь на пригорке под деревом, завернувшись в плащ и подложив котомку под голову. Просыпался с первыми лучами солнца, ежась от утреннего холода, и сразу пускался в путь. Туман, медленно растекаясь, плыл над полями, но солнце, поднимаясь все выше, быстро съедало белесые клочья, воздух теплел, насыщался лесными запахами, ароматами распускающихся цветов. И Яну Амосу казалось, что он, как живая частица сущего, участвует в этом вечном круговороте природы.
Оказавшись наедине с природой, Ян Амос с улыбкой вспоминал разглагольствования схоластов на университетских диспутах, для которых главный аргумент — цитата из Аристотеля. И это в то время, когда наука исследует природу, открывая ее великие тайны! Но схоластов, закосневших в своем высокомерном невежестве, уже ничто не переубедит. Беда в том, что они воспитывают себе подобных. Пока школа будет находиться в их руках, туда не проникнет и легкое дуновение жизни. А между тем детей надо учить реальным знаниям, а не забивать головы мертвыми догмами. Школа должна быть другой — не скопищем учителей-невежд и учеников-мучеников, а мастерской, где обучают труду и размышлению, приобщают к познанию окружающего мира. Школа должна воспитывать счастливых людей!
А что такое счастье? Стремление к нему заложено в каждом человеке, Ян Амос чувствовал его и в себе. В чем же оно? В единении со всем миром, с людьми, с жизнью? Он бы ответил так. Вероятно, много путей ведет к этому. Счастье же в том, чтобы найти свой. Где он, его путь?
В мечтах и мыслях быстро летели часы, и Ян Амос иногда не замечал, как солнце клонилось к западу. Голод и усталость возвращали его на землю. Хорошо, если на пути попадалась деревенская корчма, где он мог съесть тарелку похлебки. Но если ее и не было, Ян Амос не огорчался: с легкой душой он довольствовался куском хлеба и свежей водой. Ему полюбились ночевки в лесу, в поле, и, бывало, он просыпался среди ночи от шума ветра в ветвях и смотрел в звездное небо. Как и бездонная синева при свете дня, ночное небо, хотя и по-другому, притягивало его.
Однажды Ян Амос проснулся, вероятно, от потоков лунного света — полная яркая луна прямо над ним тихо плыла по чистому небу. Стояла глубокая тишина, даже воздух, казалось, застыл, чтобы не нарушать ее. В этой тишине мироздания он словно ощутил бесконечность Вселенной. Чувство это было так остро, что перехватило дыхание. Ян Амос закрыл глаза, земля куда-то плыла вместе с ним. Состояние полного покоя, растворения в окружающем, слияния с ним, пришло к Коменскому. Сами собой потекли мысли, одна рождала другую, и снова встали перед ним вечные вопросы, таившие в себе великие тайны бытия, — те самые, которые он нашел в книге Джордано Бруно [43] «О бесконечности Вселенной и мирах». Философ высказывал мысли о бесконечности Вселенной, о возможности существования жизни на других планетах, о том, что Земля не находится в центре Вселенной, а вращается вокруг Солнца. Многое мешало полностью воспринять эти идеи, но и невозможно было их отвергнуть. Это величайший взлет человеческого духа, за который бесстрашный мыслитель принял смерть на костре инквизиции. [44] Говорили, он бросил в лицо своим палачам: «Сжечь — не значит опровергнуть!» И был прав: мысли не горят в пламени костров. Но сколько глубоких мыслей, едва успев родиться, заглушены страхом, ибо топор инквизиции занесен над каждым, кто стремится найти истину! И не напрасно Николай Коперник, лишь будучи на смертном одре, решился отдать в печать свой труд, в котором опровергает геоцентрическую систему мироздания.
43
Бруно
44
Инквизиция — специальное судебно-следственное учреждение римско-католической церкви, созданное в эпоху средневековья для борьбы против свободомыслия и антифеодальных народных движений.
Возможно, думал Ян Амос, смотря на звезды, что Земля в сравнении с небом не более как точка или как бы определенное количество в сравнении с бесконечным. Так писал Николай Коперник. Но если мы с этим согласимся, то должны принять и другое его соображение: немыслимо, чтобы Земля представляла центр мира! Учение Коперника будоражило воображение, но и вызывало сомнение. Что ж, истина рождается в спорах, но мысль должна быть свободна!
...Таинственным светом мерцали над головой Яна Амоса звезды, а за ними, недоступные простому зрению, может быть, существуют и другие. И разумом мы заключаем о бесконечном количестве других. Природа беспредельна. Эти мысли встречаются и в философских трактатах Николая Кузанского, который утверждает, что бог — это и есть не что иное, как беспредельная природа...
Может быть, эти мысли дали толчок размышлениям Бруно о бесконечном множестве миров, подумал Ян Амос, ведь Николай Кузанский высказал их чуть ли не за сто пятьдесят лет до него! И этой цепочке, по которой движется мысль, нет и не может быть конца...
Погруженный в размышления, Ян Амос не заметил, как начали тускнеть и пропадать звезды, светлеть небо. Предрассветный ветерок, заставивший Яна Амоса поежиться, вывел его из задумчивости. Близилась заря наступающего дня. Ян Амос вдруг почувствовал волнение: по его расчетам, к исходу этого дня он должен добраться до Пшерова, славного моравского города, где предстанет перед руководителями братства, которые определят его судьбу.
Глава третья. КОРОЛЬ МАТВЕЙ БРОСАЕТ ВЫЗОВ
Юноша, который стоял перед графом Карелом Жеротинским, [45] был чуть выше среднего роста, строен и худощав. Его обветренное лицо с правильными чертами, спокойным серьезным взглядом было привлекательно и, пожалуй, необычно выражением сосредоточенности. Светлые, слегка волнистые волосы отброшены назад. Высокий лоб. Небольшая, редкая бородка, усы. Одежда скромная, но опрятная. Башмаки, куртка и штаны, изрядно выношенные, тщательно почищены. Белый воротник, лежащий поверх куртки, открывает загорелую шею.
45
Карел Жеротинский, граф (1564—1636) — моравский магнат, один из влиятельных покровителей чешских братьев.
Граф Карел Жеротинский, могущественный покровитель чешских братьев, жестом пригласил его сесть. Он почувствовал невольное расположение к этому молодому человеку, хотя еще не обменялся с ним ни одним словом. Как знать? Может быть, юному теологу столь блестящих способностей, как о том писали ему из Герборна, суждено сыграть важную роль в судьбе общины? Времена наступают трудные, гонения на чешских братьев усиливаются, король Матвей помышляет лишь о том, как покончить с протестантами, и сейчас особенно нужны верные, мужественные, образованные люди, способные стать на защиту братьев.
— Добро пожаловать на родину, Ян Амос. — Граф сделал широкий жест, как бы раздвигающий стены дома. — Я наслышан о твоих успехах. Мне писали из Герборна, что ты прослыл там своей ученостью и даже профессора признавали тебя равным себе. При этом они с похвалой отзываются о твоем добром нраве и трудолюбии.
При последних словах пшеровский епископ чешских братьев Ланецкий, сидевший чуть поодаль, наклонил голову в знак согласия.
— Простите, ваша милость, но я должен сказать, — Ян Амос взглянул в лицо графу, — что не могу сравниться в глубине и обширности познаний с моими профессорами — магистром Пискатором или магистром Альстедом.