Три версты с гаком. Я спешу за счастьем
Шрифт:
— Я вот тоже рыбак, а больше, чем на уху, мне рыбы и не надо.
— Что ни говори, Иваныч, а не уважаю я рыбаков — охотничков. Особенно жадных. А рыбалка и охота — сестры жадности да жестокости. И не спорь со мной, все одно не переспоришь!
2
Сидя на коньке крыши, Артём прилаживал к печной трубе цинковый защитный колпак от дождя. Гаврилыч с Эдом ушли обедать. Сверху было видно, как у семафора полуголые путейцы ремонтировали полотно. Чистый металлический стук — кто — то забивал кувалдой в шпалы костыли — далеко разносился
Из сельпо Володя направился к дому, в котором жила Таня. У двери он пятернёй пригладил свои кудри, видно, по привычке чиркнул подошвами по ступеньке, так как на улице было сухо, и, толкнув дверь, скрылся в сенях.
Артём, забыв про трубу, озадаченно смотрел на дом: с какой бы это стати Володя в рабочее время вырядился в новый костюм, взял вино, конфеты и отправился к Тане?
После того как они уехали с острова, Артём виделся с Таней всего два раза. Первый — перед её отъездом в Москву на экзамены. Несколько раз он приходил к её дому. Таня не открывала. Однажды дверь открыла старуха и сказала, что Таня уже третий день у сестры.
Артём долго кружил по путям возле казармы и, дождавшись, когда сестры не было дома, зашёл к Тане. Она лежала на тахте. Увидев Артёма, захлопнула книжку и села. В глазах не поймёшь что: удивление или усмешка.
— Сестра говорит, что тебя ребятишки из детсада прозвали дядькой Черномором… — сказала она.
— Почему ты прячешься от меня?
— Я боюсь тебя, дядька Черномор, — улыбнулась она.
— Таня, я серьёзно спрашиваю…
— Если бы я попросила, ты сбрил бы бороду? Я никак не могу представить тебя без бороды.
— Давай ножницы!
— Лучше не надо, — улыбнулась девушка. — Вдруг без бороды ты окажешься совсем неинтересным?..
— И все — таки я очень прошу: объясни, что происходит?
— Ты, пожалуйста, не обижайся, но я не хочу тебя видеть.
— Почему? Почему?
— Не знаю, — вздохнула она. — Честное слово, не знаю.
В нем поднялась злость. Он назвал её дурочкой. Думал, что обидится, а она сказала:
— Не сердись, пожалуйста… Наверное, я действительно дурочка, что поделаешь?
Артём обнял её. Таня отталкивала и что — то говорила. Он не слышал.
— Уходи сейчас же! — вырывалась она. — Сестра идёт! Я не хочу, чтобы она тебя увидела.
С сестрой он столкнулся в дверях, растерянно кивнул ей. Она не ответила, лишь изумлённо проводила его взглядом. Не оглядываясь, он пошёл к своему дому. И до самого вечера пилил ножовкой трухлявые доски и бревна. А потом, расколов их, складывал в поленницу.
Нигде не видя Тани, Артём снова отправился искать её, на этот раз не дожидаясь, когда уйдёт сестра. Дверь открыла Лиза. С явным удовольствием она сообщила, что Таня автобусом уехала в Бологое.
Артём вскочил в «Москвич» и помчался в райцентр. Но когда он добрался туда, Тани на вокзале уже не было. Из Бологого в Москву поезда идут один за другим.
Артём всю ночь провёл без сна. Чувства утраты, обиды и
Во второй раз они увиделись в день её приезда.
Встречаясь иногда у колодца с Лизой, Артём узнал, что Таня благополучно сдала два экзамена и завтра приезжает. Утром следующего дня Артём отправился в Бологое. Он прождал её четыре часа. Прочитал почти все газеты и журналы в киоске, выпил кружку пива, изучил расписание поездов прибывающих и убывающих со станции Бологое, подстригся в привокзальной парикмахерской.
Таня приехала в полдень. Он видел, как она вышла из вагона. Щурясь от бьющего в глаза солнца, не спеша зашагала по перрону к автобусной остановке. В одной руке чемодан, в другой — коричневый плащ. Она была в белой кофточке и серой юбке. Немного осунулась, с лица сошёл загар.
Артём медленно пошёл за ней. Спустившись с моста, она прошла мимо «Москвича», не обратив на него внимания. И тогда Артём окликнул её. Таня обернулась, блеснули в улыбке ровные белые зубы.
— Вот уж не ожидала тебя здесь увидеть… Ты меня встречал?
Она была рада, и Артём сразу простил ей все: и обиды, и разлуку, и внезапный отъезд. Простил за эту добрую улыбку. Он взял лёгкий чемодан и, открыв дверцу, положил на заднее сиденье. От Тани пахло незнакомыми приятными духами. Кое — где на щеках, у носа, появились крошечные веснушки. Когда выехали на асфальтированную городскую улицу, Артём спросил:
— Конечно, сдала?
— Сдала…
— Поздравляю! В сентябре в Москву?
— Нет, — сказала она.
— Не понимаю: сдала или не сдала? Помолчав, она ответила:
— Я перешла на заочное отделение… Стипендия маленькая, а сестра не сможет помогать. У неё двое детишек. Как видишь, все очень просто.
Дорога тянулась вдоль красивого бологоевского озера. Вдаль уходил небольшой белый катер. За ним волочился широкий веер взбаламученной воды с пенистыми закраинами. Показалась высокая белая церковь с зелёным куполом. Позади остались последние деревянные домишки, и машина выскочила на шоссе. В открытые окна повеяло прохладой.
— Как я соскучилась по сестре! — после затянувшегося молчания сказала Татьяна.
— Про меня — то хоть раз вспомнила?
— У меня ведь нет никого, кроме Лизы…
— А таких, как я, много? — усмехнулся Артём.
— Ты меня даже не спросил ни разу, откуда я, кто мои родители.
— Я ведь не отдел кадров, — сказал он. — Для меня достаточно, что ты есть на белом свете…
— Хочешь, расскажу про себя? — предложила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: — Мои родители погибли в войну, а мы воспитывались в детдоме… Я даже не знаю своей настоящей фамилии. И никто не знает. Лизе было пять лет, когда нас подобрали у разбитого эшелона после бомбёжки, а мне год. В детдоме были очень добрые люди, они подарили нам роскошную дворянскую фамилию — Милославские. А могли ведь и по — другому назвать. Например, Лошадкины или Блохины.