Три влечения Клавдии Шульженко
Шрифт:
Известная безусловной взыскательностью Галина Вишневская в книге, между прочим, изданной чуть ли не во всех странах мира, призналась:
«Примером, идеалом эстрадного пения была для меня Клавдия Шульженко. Все в ней мне нравилось. С самого появления ее на сцене я попадала под обаяние ее огромного мастерства, ее внешнего облика, ее пластики, отточенности ее движений. Голос у нее был небольшой, но очень приятного тембра. Она будто и не пела, а легко и свободно напевала, не форсируя звук, что немедленно создавало особую атмосферу интимности и покоряло зрителя.
Я ходила на ее концерты, как в школу высочайшего
Каждый прочитавший фолиант «Галина» убедился, как скупа оперная примадонна на похвалы. А тут… Учиться у эстрадной певицы? Более того, подражать ей? Ведь на одном из прослушиваний в Большом театре, когда решалась судьба Вишневской, она, спев арию Аиды, обратилась к дирижеру Александру Мелик-Пашаеву:
– Я еще могу вам песню спеть.
– Песню?! Какую еще песню?!
– Испанскую. У меня и кастаньеты с собой.
«Я даю ноты концертмейстеру, – рассказывает Галина Павловна, – тот от ужаса чуть сознания не лишился, бедный, думая, что сейчас произойдет что-то страшное: все хорошо знали, как строг, как академичен Мелик-Пашаев в музыке, а тут вдруг песня из репертуара Клавдии Шульженко «Простая девчонка»!
Схватила я кастаньеты – и давай перед ними петь и плясать, как на концерте…»
Спеть партию в опере Бетховена Вишневской дали, несмотря на казус. Но тут, по-моему, интересен сам факт, как Клавдию Шульженко оценили корифей эстрады, оперные примадонны и артист драматического театра. Они почувствовали то, что для широкого зрителя оставалось неизвестным. Может быть, поэтому и стоит еще приоткрыть «тайны» работы певицы над песней.
Начиналось все с текста. Прежде чем композитор проиграет мелодию, Клавдия Ивановна просила:
– Одну минуту, я прочту стихи.
И читала про себя, затем вслух. Иногда сразу же, еще не услышав ни одной ноты, что-то решительно браковала.
– Нет, нет! Такое нельзя петь! – возмутилась она, прочитав стихи Ильи Финка к песне «Приходи поскорей». – «Это приходит с дыханьем рассвета»! Как ни старайся, все равно прозвучит «сдыханье»! Может, «сдыханье рассвета» годится для изысканной поэзии, но не для песни же!
И выбросила злосчастное «с», объяснив:
– Говорим же мы «приехал поездом», почему же нельзя сказать «приходит дыханьем рассвета»?!
С ума можно сойти, если так цепляться к каждому предлогу, запятой, созвучию. Но для Шульженко это – практика, проверенная не одним годом.
Репетирует песню на стихи Маргариты Агашиной. Спела первую строчку и остановилась:
– По-моему, здесь возникает хохлацкое звучание. «А где мне взять такую песню?» Вам не кажется? – спрашивает она. – Вслушайтесь: «а где», «а где» – полшага до гаканья! Надо заменить дурнозвучие!
И на следующей репетиции слышу: «Где мне найти такую песню?»
– Другое дело, не правда ли?! – Клавдия Ивановна довольна находкой.
– Но поэтесса может возразить, – осторожничаю я.
– Поэтессу я беру на себя, – смеется она.
И так почти ежедневно. И дело вовсе не в том, что ей попадались неважные тексты. Случалось и такое, но… Судите сами.
Ольга Фадеева сочинила стихи «Подарок», на которые Анатолий Лепин написал прекрасную мелодию – лирическую, певучую, романсовую, с типичной для жанра вальсовой
– Олечка, вы писали пародию? – спрашивает она поэтессу.
– Что вы, и не думала даже!
– Тогда как же можно отнестись к этому:
Да, я знаю, что ты аккуратный,Ты свой трактор умеешь беречь,Обращаешься с ним деликатно,Но ведь тут не о тракторе речь!Сердце будет чуть-чуть понежнее,Если вдруг невзначай разобьешь,Починить ты его не сумеешьИ частей запасных не найдешь! —прочитала она.
– Я понимаю, сейчас без производства шагу не сделаешь. Но сорок восьмой год – не двадцать восьмой, и над вами не висит топор рапмовцев! Зачем же мешать трактор с любовью?! Прошу, вас, уберите дочиста все сельское хозяйство!..
Лет через пять Шульженко поняла, что настало время, когда она уже не может петь «Говорят, я простая девчонка». Сама объявила об этом:
– Возраст – не тот! Недавно я смотрела спектакль с Офелией, которой давно перевалило за пятьдесят. Голос тот же – волшебный, а смотреть, как она кладет голову на колени Гамлету, невозможно. Такого я не переживу!
Но композиторы продолжали (по инерции?) нести Шульженко песни, в которых она должна была от первого лица, то есть своего собственного, утверждать, что впервые влюбилась, говорить о первом свидании, первой разлуке и т. д. От многих подобных сочинений она отказывалась, хотя понимала, что обедняет свой репертуар. Но как на театре мало возрастных ролей, так же мало, точней – почти совсем нет, возрастных песен. Выход?
Я был на одном из последних выступлений знаменитой цыганки Тамары Церетели, которые в свое время проходили при полных аншлагах в Большом зале консерватории. На этот раз она отмечала свое семидесятилетие в Доме работников искусств.
Вечер начался с концертной программы. Тамара Семеновна, погрузневшая, но легко несущая полноту, вышла на сцену такая же красивая, как на фотографиях, висящих в фойе. Черные волосы с седой прядкой, черное платье с глухим высоким воротом, нитка жемчуга, серьги и одно кольцо с крупным камнем. Она подошла к роялю, взяла записную книжку и объявила:
– Старинный романс «Мне минуло 16 лет».
Шестнадцать и семьдесят! Мы, члены молодежной секции ЦДРИ, переглянулись с иронической улыбкой. Но ирония исчезла, как только Церетели начала петь, заглядывая поминутно в книжечку: она пела не о себе, а рассказывала о той другой и далекой, что в шестнадцать лет угораздило влюбиться до потери сознания.
– Знаю-знаю этот прекрасный прием, – сказала Клавдия Ивановна, услышав мой рассказ. – Я сама по наивности попросила Тамару Семеновну показать мне ее книжечку, рассчитывая увидеть в ней тексты песен. Думала, в семьдесят лет неплохо и подстраховаться! Но там были чистые страницы – от первой до последней! «Книжечка – мое спасение! – объяснила Церетели. – Она – моя дистанция между мной и моими персонажами, с ней я могу петь и «Мне минуло 16 лет», и «Вам 19 лет, у вас своя дорога», и все что угодно».