Три яйца, или Пистолет в задницу
Шрифт:
А в финале песни - только точка...
Я не пел. А в зале тишина.
Эту точку я сыграл мизинцем
на почти оборванной струне.
Я смотрел в задумчивые лица
и ловил классический момент.
Мне не надо более моментов,
пусть не будет больше в жизни дел.
Я услышал гром аплодисментов.
Но за что? Я ничего не пел!
Я ушел, и занавес закрылся.
Я заплакал, не стыдясь, навзрыд.
Все, друзья! Сейчас
сердца неминуемый разрыв.
6 июня 1985 года. Коренево-Москва-Красково
* * *
След не оставляю на песке.
Вино забытое.
Прижмусь к полуночной Москве
щекой небритою.
Забыв, как масса москвичей,
про пива реченьку,
я осознал земных речей
противоречие.
Ношу уверенней портфель
с утра до вечера.
Слюна, как розовый портвейн,
и делать нечего.
Я так давно не посвящал
в свои стихи жену.
С Москвой целуюсь по ночам,
не тянет в хижину.
К тому же дом стоит пустой,
но чем он держится.
Скажите, нравственно ль с Москвой
в спаленке нежиться?
А в подмосковье и в Москве
одни лимитчики.
Ночные улочки в тоске
снимают лифчики.
Их обнаженные тела
ветром затасканы.
Морщинка на груди легла.
Проехало такси.
Горячий, как нацмен, асфальт
оставил след от шин.
Я, зафиксировал фальстарт,
соперников отшил.
Последней еду электричкой.
Час бьют часики.
А на стекле танцуют три
буквы из классики.
Их автор явно не поэт.
Возможно, девочка.
Возможно, ей пятнадцать лет.
Сломалась веточка.
От дня и жизни одурев,
закрыл свои глаза.
А я родился в сентябре.
Сентябрьская слеза.
След не оставлю на земле.
Лицо нетрезвое.
Сегодня всадник не в седле.
А лошадь резвая.
1985 год
* * *
Светлане Ковалевской
Я измучен дешевыми ласками
и устал слушать всякую чушь
тех, кто лица скрывает за масками,
на которых помада да тушь.
Но поет во сне Кореневский хор,
что есть девушка - чистый алмаз.
Отпустил коня, да спустился с гор...
Полюбил, да взлетел на Парнас.
Не умел любить, как положено,
запульсировала кровь в висках.
Полюби меня, нехорошего,
обними меня да приласкай.
Четверть века мне, даже более.
А дорога моя неверна.
Ночь. Тебя хочу аж до боли я.
Ночь прошла. Снова день, как вчера.
Только
тычется, голый нерв теребя.
Может, нет любви, может быть, все - ложь...
С Новым Годом и счастьем тебя.
Про тебя скажу, мою сладкую,
я уверен, что год принесет
тебе счастье в дом и жизнь гладкую.
Будет добрым к тебе новый год.
Про себя скажу, парня пришлого,
я уверен, уже никогда
лучше старого года прошлого
не пройдут остальные года.
Про себя скажу, парня нервного,
я измотан от жизни такой.
Кто укажет мне путь до верного,
может, он - за далекой рекой.
Кто залечит мне раны старые
и беду отведет от меня.
Может, сбудется, может, встану я
во весь рост и окликну коня.
Посмотри, как с гор конь несется вскачь,
как летит он к твоим ногам,
как он примет нас, смейся или плачь,
и умчит нас к другим берегам.
В стороне чужой выпал белый снег,
а под снегом - цветы и река...
Оборвался сон. В темноте ослеп,
и болят почему-то бока.
Разбудив себя окончательно,
я сумел полностью осознать,
что ничем жизнь не примечательна,
что весна показалась со сна...
Я, изрезанный праздничными ласками,
твоего не оставил следа,
взял мольберт с ритуальными красками
и уехал в далекую даль.
декабрь 1985
ГОДОВОЙ СТИХ К***
Ильичево кино учит нас понимать,
что не нужно, что просто красиво.
Жизнь течет, как вино, мне уже 25,
я не знаю, на что тратить силы.
25 лет свои я кладу на ладонь,
холодеет душа от мороза.
Вдруг огонь, след любви, а потом только
вонь,
на ладони - кристаллик навоза.
Мне наскучило пить, видеть сны и читать,
я бедою залит, как водою.
Мне уже 25, я устал сочетать
молодость со своей бородою.
В 25 лет свои я имею жену,
малышей - двух чудесных детишек...
Я у глажки в тюрьме, я у стирки в плену.
Мне ни ниже нельзя, и ни выше.
Каждый раз в семь утра я сбриваю усы,
и по шее тру бритвой до боли.
Мысль приходит - пора красный змей
полосы
лезвием отчеканить на горле.
Ручеек алых брызг, мне тебя не сдержать.
И ни капли во мне нету воли,
чтобы каплям ручья литься воли не дать.
Не осталось ни мысли, ни боли.
До свиданья, мой друг. Что тебе пожелать?