Три юных пажа

Алексеев Валерий Алексеевич

— У вас в лице, — неохотно проговорил Сева, — есть что-то неандертальское и вместе монгольское. Вы откуда родом?

— Отсюда, — не задумываясь, ответила Альбина. Она еще не догадывалась, что село Перкино уже явилось с нею в этот дом.

— Ну, значит, я ошибся, — сказал Сева.

— Нет, вы не ошиблись. Вы провидец? — быстро спросила Альбина и протянула ему руку ладонью вверх. — Погадайте.

Сева не шевельнулся. Ему не хотелось прикасаться к этой девушке. Она казалась ему похожей на ящерицу — верткую,

жесткую, пусть даже и безобидную, но всё-таки лучше ее не трогать.

Подержав немного руку на весу, Альбина подперла ею подбородок. «Ну, погоди, — мстительно подумала она, — тебе это отольётся».

— Видите ли, — медленно начала она, — я действительно наполовину иностранка. Мой отец… если его можно назвать отцом… представитель одной крупной южнокорейской фирмы. Мама познакомилась с ним при очень странных обстоятельствах… она была еще совсем девчонкой. Я, собственно, и родилась в Сингапуре… правда, почти ничего не помню, всё было как сон…

Это была сказка, имевшая успех — особенно у юнцов. В ней кое-что не сходилось хронологически, но, чтобы это заметить, надо было вникать. Однако она сразу заметила, что Сева конфузливо опустил глаза.

— Вы мне, кажется, не верите? — спросила Альбина, очень задетая.

— Нет, отчего же… — пробормотал Сева, не глядя на нее, и уши его покраснели. — Всякое случается.

«Два ноль, — отметила про себя Альбина. — Счет растет, дорогой товарищ. Чем будете расплачиваться?»

— Смотрите, дождь, — сказал Сева. — Может быть, свет включить?

— Не надо, я так больше люблю.

— Ну что ж, посидим, как в деревне, — сказал Сева.

— Почему как в деревне? — спросила Альбина.

— Мы в городе не видим, как темнеет, — пояснил Сева. — Слишком рано включаем свет.

— А вы жили в деревне? — Альбина взялась за другую сигарету: иного развлечения не предвиделось, и ей оставалось непрерывно курить.

— Полтора года, — ответил Сева. — Учительствовал в северо-западных краях.

— Что ж так мало? — глазами Альбина изобразила интерес, хотя ей было скучно. — Не понравилось, значит?

— Скорее я не понравился, — Сева, похоже, освоился и перестал ёжиться. — Детишки задразнили, с коллегами не поладил. У них там в области свои порядки, феодальный край. Считали меня то ли тайным агентом, то ли ссыльным диссидентом.

— А как вас дразнили?

Сева засмеялся, покрутил головой. Альбина отметила, что смех у него хороший, только зубы, пожалуй, мелки и желтоваты.

— Глажы, — сказал наконец Сева.

— Что-что?

— Глажы, — повторил он, растроганно улыбаясь. По-видимому, это воспоминание доставляло ему удовольствие. — Это по-местному морошка.

— Морошка? — переспросила, морщась, Альбина. — Вы прямо как по-сингапурски разговариваете.

— Вы никогда не слышали о морошке? — оживился Сева. — Ну, это же замечательная ягода, на болотах

растет. Румяная такая, а как поспеет — желтеет и светится.

— Уж прямо светится, — насмешливо сказала Альбина.

— Уверяю вас, как фонарик! Ужасно пристрастился я к этой морошке. Там озеро такое замшелое, берега зыблются, и от морошки желтым-желто. Целыми днями хожу и ем, как журавль. Совсем стал дикий… А первого сентября вхожу в класс — на доске написано глажы. Сначала я не обратил внимания, так они принялись везде писать это слово. И на столе, и на сиденье стула, и на портфеле моем, и даже у меня на спине. Заколебали, как теперь говорят.

— А что, оно неприличное?

— Да нет, обычное местное словечко. И очень точное… я бы сказал, даже красивое: их едят, а они глядят.

— Ну, ну, и что же дальше? — быстро спросила Альбина. Она усмотрела здесь намек на свое рязанское прошлое.

— А дальше — стал я потихоньку сходить с ума. Дошло до того, что в глаза ученикам смотреть не могу. А они всё это быстро улавливают. Сидят две девчушки за первой партой, смотрят на меня не мигая и шепчут: глажы, глажы…

— А вы?

— А я дергаюсь.

— Странно, — сказала Альбина и засмеялась. — Очень странно. Но теперь-то прошло?

— Уж если рассказываю — значит, прошло, — ответил Сева. — Другой, наверно, бзик появился: свято место пусто не бывает.

Тут тихо скрипнула дверь, и оба они обернулись. Вспыхнул яркий свет.

— Сумерничаете? — спросил Лутовкин. Он стоял в дверях с суровым оскорбленным лицом. — Сева, а тебя к телефону.

— Кто? — удивился Сева и встал. — Кому я понадобился?

Лутовкин пожал плечами.

10

Когда Сева вышел, Лутовкин тут же подсел к столу и сделал первый заход.

— Три юных пажа покидали, — пропел он вкрадчивым голосом, — навеки свой берег родной, они так ужасно рыдали, стоял оглушительный вой…

Аля потушила вторую сигарету. Держа третью в руке, она внимательно и сосредоточенно слушала Лутовкина.

— Люблю белокурыя косы, — грассируя под Вертинского, пел Лутовкин, — так первый, рыдая, сказал, но я не хочу, чтоб вопросы мне каждый дурак задавал… Аленька, это вы мне испохабили солонку? Отчаянный вы человек. Или ссор не боитесь?

Усмехнувшись, Аля закурила и, вскинув голову, выпустила дым из ноздрей. С этим всё было понятно, с этим она знала, как себя вести.

— А-лень-ка! — ласково продолжал Лутовкин. — Вся така маленька… Я вас буду Аленькой звать, не возражаете?

— Слащавых мужиков не терплю, — сказала Аля.

Лутовкин был несколько обескуражен, но не терял бодрости духа. Он отступил и перегруппировал ряды.

— Второй повторял беспрерывно: я чёрныя косы люблю, смотреть на блондинок противно, за что и муки терплю…