Три заповеди Люцифера

Овчаренко Александр

— Простите маменька! — прошептал я и шагнул в пустоту. 

Глава 6

23 часа 15 мин. 05 сентября 20** года.

г. Москва, ул. Матросская тишина.

Следственный изолятор ФСБ

Допрос шёл третий час, поэтому все участники этого следственного действия устали, и диалог между следователем и подследственным утратил прежнюю остроту и напористость. Подследственному Вениамину Сорокину очень хотелось курить, старшему следователю Алексееву не хотелось уже ничего. Алексеев не спал вторые сутки и чувствовал себя родственником Буратино, то есть одеревеневшим и готовым за пару часов полноценного сна продать не только школьную азбуку, но и лежавший на столе потрёпанный том Уголовного Кодекса вместе с комментариями. Если бы на месте Сорокина находился обыкновенный уголовник, пусть даже шпион,

допрос можно было закончить сразу же после того, как подследственный отказался от дачи показаний. — Не хочешь говорить? Да и не надо! Тебе же будет хуже, иди, посиди в камере подумай! После этого следователь о его существовании мог «забыть» на пару дней и вызвать подследственного на очередной допрос после того, как последний, путаясь в догадках и предположениях, истерзает сам себя переживаниями и окончательно «созреет» для дачи чистосердечных и абсолютно добровольных показаний.

Однако на месте подследственного находился не простой смертный. Напротив следователя, в дорогом костюме, ослепительно белой рубашке (без галстука), и в поблёскивающих лаком туфлях (без шнурков) сидел высокопоставленный чиновник, имя которого часто встречалось в официальной хронике, а его профиль регулярно маячил среди высокопоставленных лиц, сопровождавших Президента в многочисленных поездках по стране. Сорокина взяли три часа назад, в тот момент, когда он и его прелестная молодая спутница выходили из машины, чтобы скоротать вечерок в новомодном ночном клубе. Именно этим объяснялся парадный вид Сорокина, который резко контрастировал с унылым интерьером следственного кабинета.

Сорокин молчал и многозначительно поглядывал на часы. Три часа, отведённые законом следователю на принятие решения о задержании или освобождении гражданина, истекали. Следователь Алексеев об этом знал, знал и Сорокин.

— Ты на часы не гляди. — устало произнёс следователь. — Ты не в районной «ментуре». Это там с дежурного проверяющий спросит, почему он дольше положенного бомжа в «обезьяннике» держит. А здесь проверяющих нет! — развёл руками Алексеев. — Впрочем, тебя здесь тоже нет. Никто ведь не видел, что тебя сюда привезли, и в списках сидельцев ты не значишься.

— И слава богу. — ввернул Сорокин, который тоже порядком устал от однообразия вопросов и угроз.

— Пока не значишься! — успокоил его следователь. — У нас это, знаете ли, быстро делается, поэтому советую не упираться и сотрудничать со следствием.

— Сначала дело возбудите, а потом поговорим насчёт сотрудничества. — устало дерзил Сорокин.

— Если будете давать показания, то Вам это зачтётся. — уже без всякой надежды на взаимопонимание бубнил Алексеев.

— Если немедленно не вызовите моего адвоката, то Вам это тоже зачтётся. — вяло оборонялся Сорокин.

Этот монотонный диалог с небольшими различиями шёл уже по второму кругу. Алексеев понимал, что самое время закончить допрос и отправить подследственного в камеру, а самому здесь же в кабинете упасть на продавленный диван и выспаться. Однако прервать допрос Алексеев не мог, потому что в высоких начальственных кабинетах в эту ночь тоже не спали, и ждали хороших известий, а известий не было — ни плохих, ни хороших. Был факт незаконного задержания гражданина Вениамина Сергеевича Сорокина, уроженца города Москвы, ранее не судимого, имеющего при себе паспорт с московской пропиской и сотовый телефон, в базе которого значились номера, каких не найти ни в одном телефонном справочнике.

Однако Алексеев не был тупым исполнителем, иначе бы не был офицером одной из самых могущественных и закрытых спецслужб. В двух шагах от Сорокина в углу кабинета стоял старый, но надёжный сейф, изготовленный фирмой «Крафтъ и сыновья» ещё в прошлом веке. Когда-то его металлическое чрево надёжно хранило дела «врагов народов», теперь на верхней полке лежало пухлое оперативно-розыскное дело, о котором Сорокин не знал и не догадывался. Перед тем, как дать команду на задержание Сорокина, следователь Алексеев дотошно изучил собранные оперативниками материалы, и пришёл к выводу, что в действиях гражданина Сорокина Вениамина Сергеевича явственно присутствуют признаки состава преступления, квалифицируемые как злоупотребление служебным положением и мошенничество в особо крупных размерах. Поэтому уголовное дело можно возбудить хоть сейчас. Закавыка была в том, что никакого уголовного дела не должно было быть и в помине! Процесс над высокопоставленным кремлёвским чиновником — очередной повод для громкого скандала, который власть себе позволить не могла. Всё должно было решиться тихо, без протоколов, очных ставок и судебного заседания, так сказать, по-семейному. Короткий доклад с именами и фамилиями чиновников замешанных в этом неблаговидном деле и выявленных в ходе неофициального расследования, должен был лечь на стол самого Президента в кратчайшие сроки. Вениамин Сорокин не был простым коррупционером, пытавшимся в целях личного обогащения переложить часть валового продукта из закромов Родины в свой личный карман.

Вениамин Сорокин, в надежде подняться до финансовых вершин, сознательно включился в очень опасную игру под названием «заговор». Это было не ново и где-то даже укладывалось в общепринятые исторические рамки. Любой политик скажет, что если полистать пыльные страницы исторических хроник, то можно найти подтверждение тому, что в любом государстве было время, когда пешка пыталась стать ферзём. Пока существует власть, существуют и заговорщики. Это аксиома. Разница только в историческом контексте. Если раньше заговорщиков под улюлюканье толпы вытащили бы на лобное место и при большом скоплении средневекового электората произвели усечение их бунтарских голов, то теперь даже арест оппозиционеров, замешанных в государственном заговоре, воспринимался мировым сообществом как наступление на права человека и возврат к основам тоталитарного общества. Сорокина можно было отправить в места не столь отдалённые на вполне законных основаниях, но это только бы насторожило заговорщиков. Кроме того, тень неблаговидных поступков Вениамина Сергеевича тогда бы публично упала на его коллег — представителей верховной власти, что было крайне нежелательно. Поэтому и не спал следователь Алексеев, пытаясь вызвать Сорокина на откровенный разговор, поэтому и ждали в высоких начальственных кабинетах хороших новостей.

— Хотите бесплатный совет? — сменив официальный тон на задушевный, Алексеев в очередной раз попытался наладить с подследственным контакт.

— Не хочу. — огрызнулся Сорокин. — Я не доверяю бесплатным советам, так же, как и бесплатной медицине, и бесплатным адвокатам.

Было видно, что факт задержания не внёс смуту в его чиновничью душу, и «колоться» [11] Вениамин Сергеевич подобно малолетке [12] , взятому на краже велосипеда, не собирался. Слишком большие ставки были в «политическом покере», и каждый из игроков надеялся сорвать банк. Сорокин молчал, молчал и следователь, истратив весь запас правовых хитростей.

11

Колоться (уголов. жаргон) — признаваться в совершении противоправных деяний.

12

Малолетка (уголов. жаргон) — малолетний или несовершеннолетний правонарушитель.

«Набить бы ему морду! — мечтательно подумал Алексеев. — Глядишь, дело бы с мёртвой точки и сдвинулось».

— Значит, не хотите помочь следствию! — констатировал следователь. — Зря! Смотрите, как бы Вам потом хуже не было.

Сорокин молчал. Он понимал, что хуже ему будет, если он заговорит. Это понимал и следователь ФСБ Алексеев, но в виду острой служебной необходимости продолжал «давить».

Возникшая в ходе допроса пауза затягивалась, и чем дольше она длилась, тем больше в «войне нервов» проигрывал Алексеев. Следователь не должен упускать инициативу из своих рук, иначе допрос превратиться в урок чистописания под диктовку подследственного. И в тот момент, когда Сорокин и Алексеев мысленно решали, какой следующий шаг предпринять, в углу кабинета, за спиной Сорокина раздалось вежливое покашливание. Вениамин Сергеевич вздрогнул и резко обернулся. Когда три часа назад его привели в этот кабинет, ему показалось, что в помещении, кроме следователя, никого нет. Это была маленькая уловка, о которой подследственные не догадываются: при открывании двери в кабинете создаётся «мёртвая зона» — ограниченное пространство между дверью и шкафом. Входящий в кабинет обозревал пространство, после чего садился на предложенный следователем стул спиной к выходу, не подозревая, что за его спиной на стульчике уже сидит человек.

Обернувшись, Вениамин Сергеевич увидел тридцатилетнего мужчину в добротном тёмно-синем костюме, такой же белоснежной, как у него самого, рубашке, и модном, небрежно повязанном галстуке. Серые глаза незнакомца смотрели прямо и уверенно, мышцы лица были расслаблены, и на губах играла доброжелательная улыбка.

— Алексеев, иди перекури. — мягким, но не терпящим возражения тоном произнёс незнакомец.

— Я не курю. — глухо отозвался следователь. Ему не нравилось, когда в допрос вмешивались посторонние лица.

— Тогда иди и просто передохни, а мы с господином Сорокиным постараемся отыскать консенсус.

После того, как следователь подчинился требованиям и покинул кабинет, незнакомец достал из ящика стола пачку сигарет, позолоченную зажигалку и матово поблёскивающий металлической окантовкой брусочек сотового телефона. Всё это было изъято у Сорокина перед допросом.

— Курите. — разрешил незнакомец, и, откинувшись на спинку стула, ослабил узел галстука. Вениамин Сергеевич не заставил себя упрашивать и с наслаждением закурил. После третьей глубокой затяжки никотин всосался в кровь, и глаза у Сорокина заблестели.