Три женщины одного мужчины

Булатова Татьяна

От этих слов Вильский краснел и еле сдерживался, чтобы не заплакать от переполнявших его чувств. «Господи! – произносил он про себя. – Ну за что это мне? Чем заслужил?» И, не дождавшись ответа, как заведенный повторял строки пушкинской элегии: «На мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной».

– Женя! Женя! – настойчиво теребила его Марта, видя, что тот уносится мыслями в никуда. – О чем ты думаешь?

– О тебе, – лукавил Евгений Николаевич, и лежавшая рядом Машка расцветала на глазах.

Но вот

что странно, Марта отчетливо ощущала свою власть над Вильским, но не торопилась ею пользоваться, потому что вопреки мнению о ней его родственниц сама была готова отдать последнее, лишь бы этот человек был с нею рядом – и не так, на день, на отпуск, а уже насовсем. Как говорится, чтобы «вместе и в один день».

– Переезжай, моя, – всякий раз просила она его и смотрела собачьими глазами в надежде, что непреклонный Вильский дрогнет и, забыв о долге, наконец-то решится.

– Скоро, – грустно улыбаясь, отвечал Евгений Николаевич и, повернувшись на спину, разглядывал сверкающий неоновой подсветкой потолок. – Звездное небо.

– Конечно, моя. Это Люля придумала, говорит, модно, чтоб звездное небо над головой. А ты все не идешь и не идешь, – упрекала его Марта. – А я все жду и жду. Когда это моего кота мама отпустит?

На самом деле Вильского никто не держал, и сама Кира Павловна, чувствуя, что ТАМ с ЭТОЙ у сына все всерьез и надолго, торопила его и царским жестом указывала на дверь.

– Перестань дурить, – уговаривал мать Евгений Николаевич и еле сдерживался, чтобы не хлопнуть дверью: боялся, стены обрушатся.

– Уходи! – гнала сына Кира Павловна и в сердцах отворачивалась к окну, отказываясь признать его право на счастье.

И тогда Вильский аккуратно закрывал за собой дверь, медленно спускался вниз, выгонял из гаража машину и долго сидел на лавочке, уставившись на окна, из которых, мерещилось ему, наблюдает за ним мать. В эти моменты глухая тоска захватывала его душу и предательски нашептывала: «Вернись… Посмотри, как она». И Евгений Николаевич был готов сорваться с места и взлететь на третий этаж, точно ангел, заглядывающий к праведникам в окна, но потом вспоминал «прощальную улыбку любви» и чуть не плакал от ощущения, что время безвозвратно уходит.

Это чувство безвозвратно уходящего времени не покидало его ни на минуту. И чем шире становилась его дорога к Марте и к их общему быту, тем сильнее оно почему-то становилось.

– Моя жизнь движется к концу, – поделился с дочерью Вильский. – Знаешь, так странно. У меня есть все: любимая женщина, любимая работа, ты, Нютька. Но нет главного – ощущения, что это мое.

– Эффект Синей птицы, – безошибочно определила проблему Вера и с сочувствием посмотрела на отца: перед ней сидел глубоко несчастный человек, хотя слова его свидетельствовали об обратном.

– Давай без этих, без метафор, – взмолился Евгений Николаевич и с надеждой посмотрел на изменившееся лицо дочери.

– Главное –

процесс. Пока ты в поиске, птица кажется тебе синей. А как только ты достигаешь желаемого, оказывается, что это никакая не Синяя птица, а обыкновенный воробей, серый и скучный, – вкратце пересказала Вера знаменитую притчу Метерлинка.

– Моя птица не воробей, – возразил Вильский и с нежностью подумал о Марте. – И потом, если верить народной мудрости, – ухмыльнулся Евгений Николаевич, – лучше воробей в руках, чем синица в небе.

– Журавль, – автоматически исправила его Вера.

– Хорошо, журавль.

– Да нет у тебя никакого журавля, папа. Это все твои придумки. Не живут журавли в домашних условиях, это тебе не куры-несушки. И даже если бы этот журавль у тебя был, – неосторожно заметила Вера, – он улетел бы, как только ты признался бы самому себе, что цель достигнута. Новую надо ставить.

Вильский внимательно посмотрел на дочь.

– То есть ты хочешь сказать, что все?

– Я ничего не хочу сказать. Ты спросил – я ответила. Когда мечта сбывается, человеку становится скучно. Поэтому нужна новая мечта. Чтобы не останавливаться в развитии. Старо как мир.

– А если я не хочу? – мрачно полюбопытствовал Евгений Николаевич. – Если меня все устраивает? Если я к этой мечте шел всю свою жизнь? «Последнюю, между прочим», – подумал Вильский.

– Ну, тогда живи и радуйся, – пожала плечами Вера. – Значит, ты по-настоящему счастливый человек, если тебя все устраивает.

– Почти все, – усмехнулся в усы Вильский и подумал, до чего же умна сидящая перед ним молодая женщина, нечаянно подарившая ему ответ на все вопросы и подсказавшая, как жить дальше.

– Буду строить загородный дом! – объявил Евгений Николаевич Марте и вручил ей очередной презент.

– Духи! – взвизгнула довольная Марта Петровна и распечатала коробочку: внутри оказалось какое-то немыслимое по красоте кружево.

– Труселя? – Марта лукаво посмотрела на Вильского. – Идти примерять?

– Подожди, – остановил ее Евгений Николаевич и попытался, нагнувшись, развязать шнурок. Сразу не получилось: Вильский почувствовал, что задыхается, и рухнул на банкетку.

– Ты чего, моя? – напугалась Марта. – Ноженьки не держат?

– Чего-то мне нехорошо, – тяжело выдохнул Евгений Николаевич и закрыл глаза.

– Моя! – тут же засуетилась Марта Петровна. – Ну, ты что? Может, «Скорую» вызовем?

Вильский отрицательно помотал головой, не открывая глаз.

– Женя. – Марта села рядом и положила голову ему на плечо. – Я без тебя умру.

«Где-то я это уже слышал», – вспомнил Евгений Николаевич и чуть слышно произнес:

– Это я без тебя умру, Машка.

– Только попробуй, – всхлипнула Марта. – Женись сначала, – засмеялась она сквозь слезы, и Вильский почувствовал, что ему становится легче.