Три жизни Юрия Байды
Шрифт:
— Тьфу, проклятье!
— Дайте взвод конников, чтоб ударить через Покровку с тыла, — попросил Афанасьев.
— А если завязнут в уличном бою? Конники для другого дела предназначены, я берегу их.
— Я сам пойду со взводом и постараюсь не завязнуть. Все равно других резервов у нас нет.
Коржевский вздохнул, чуть подумал и согласился. Однако предупредил:
— Если обстановка изменится, даю две красные ракеты, и уж тогда без промедления аллюром сюда, на опушку!
— Понял!
Афанасьев вскочил на коня и понесся наметом выполнять задание, а Коржевский отдал повод ординарцу, а сам, пристроившись в замаскированном углублении, принялся изучать поле
— Товарищ командир! — громко раздалось за спиной. Коржевский оглянулся: это разведчик от Максима Костылева.
— Чего тебе?
— Товарищ командир, кавалерийский полуэскадрон противника втягивается в лес со стороны Рачихиной Буды, при нем конная батарея!
«Ну вот! Теперь ясно, почему мадьяры маринуют нас здесь…» — подумал Коржевский и, открыв карту, сказал командиру взвода резерва:
— Черт с ними! Пусть эти пока греются на снегу, ты держи их под обстрелом без передышки, а я поскачу «толковать» с полуэскадроном. Эй! — он обратился к связному. — Заворачивай назад конников! Давай Афанасьеву две красные ракеты!
Последовали два глухих выстрела ракет, и тут же разом заработали два «Дегтярева». Но не из Покровки — в спину хортистам, как было приказано, а с правого фланга. С чистого поля и с близкого расстояния они сильно проредили цепи наступавших.
— Вот те на! — сказал Коржевский. — Похороненные воскресли… Ну, погодите, молодчики, я вам покажу воскресение!..
Вражеская рота, застигнутая врасплох, дрогнула, стала пятиться к Покровке, под прикрытие домов, и в этот момент на околицу вынесся наметом и на скаку развернулся партизанский взвод во главе с Афанасьевым.
— Ага! — вскричал Коржевский, вскакивая на ноги. — Вперед, партизаны!
«Ура» никто не кричал, бежали изо всех сил, тяжело дыша и падая, напирали на зажатых с трех сторон, мечущихся врагов. Но, видно, опытный командир противника быстро разобрался в обстановке, и сумел вывести часть роты из-под одновременного двойного удара партизан.
Возбужденный боем Афанасьев примчался галопом к командиру, доложил:
— Я видел сигнал, но в этот момент заработали пулеметы и…
— Правильно решил, — сказал Коржевский. — Поистине, где нужда велика, там помощь близка… Давай догоняй теперь полуэскадрон немцев, учти: у них батарея.
Афанасьев повел конников по опушке леса. Коржевский, оставив небольшую группу партизан на помощь раненым и для сбора трофеев, повел остальных бегом в сторону рачихинобудской дороги, чтобы успеть занять позицию вдоль просеки. Спешил и понимал, что может опоздать: оттуда явственно доносилась гулкая пальба пушек, перемежаемая пулеметным стрекотом. Скоро стрельба пошла на убыль и совсем прекратилась. А когда Коржевский выскочил со своими на просеку, то увидел отступающую вдали батарею. Точнее, не батарею, а два орудия. Третье, в упряжке которого убили лошадей, вместе с ящиком снарядов досталось партизанам. И все же Афанасьев остался недоволен. Да, роту противника основательно потрепали и проредили, но немецкий полуэскадрон удрал почти без потерь. Опасность по-прежнему висела над отрядом.
Колонна распаленных боем партизан шумно двигалась лесной просекой. Позади — трофейная пушка, ее облепили легкораненые, а дальше, в самом конце, на санях везли убитых. Неожиданно вверху зарокотало, и над кронами деревьев мелькнул самолет. Партизаны разбежались с просеки, попадали в снег, повернув стволы винтовок в небо. «Будет бомбить?» Самолет стал разворачиваться обратно, и, когда
Гул мотора затих. Кабаницын звучно высморкался, сказал:
— Кажись, этот примус накоптит нам…
То же самое думали Коржевский и Афанасьев, в то время как остальные партизаны облету связником колонны значения не придали, беспечно подковыривали друг друга по поводу своей недавней стрельбы по самолету, невесело смеялись…
Дорога от просеки вела влево, впереди — обширное пространство, занесенное снегом, с противоположной стороны — возвышение, поросшее дремучими деревьями, на карте оно напоминает длинный язык. С этого возвышения хороший обзор на три стороны, и подступы к нему открытые, врагу скрытно не подойти. Место для привала самое подходящее. Свернули к нему.
Коржевский знал, что до войны здесь была «вотчина» райвоенкома Купчака, созданная самой природой для стрельб и тактических занятий допризывников. Приезжали сюда не раз и Афанасьев с Байдой на тренировки по военному делу, своими руками рыли учебные окопы по обоим скатам «языка». Они и сейчас целы, только засыпаны снегом. Выше по бугру, среди деревьев, — несколько землянок и блиндажей. Их вычистили, нарубили и набросали на пол сосновых лап, на скорую руку подремонтировали печурки — жить можно. Самую просторную и теплую землянку отвели для раненых.
Коржевский с Афанасьевым и командирами боевых групп обошли позиции, договорились, как обеспечить взаимную огневую поддержку, если вдруг придется здесь принять бой. Дымились походные кухни, за деревьями на «пятачке» партизаны рыли братскую могилу погибшим товарищам. Среди бывших военнопленных нашлись артиллеристы, они со знанием дела оборудовали позицию для единственной пушки, так, чтобы из нее можно было стрелять вкруговую. Возле артиллеристов то и дело вертелся Варухин, задавал наивные вопросы, что-то пытался советовать. От него отмахивались, но он не уходил, одолеваемый внезапно возникшим влечением к «богу войны»…
Возле Покровки мадьяры, удирая, бросили повозку с продуктами и бутылками «Токая». Партизаны быстро освободили ее для перевозки раненых товарищей, а что делать с каким-то «паприкашем» и «милхом» в узких банках, никто понятия не имел.
— С чем его едят? — чесал затылок ненасытный Кабаницын.
К счастью, в это время ему под руку подвернулся начхим. На вопрос Кабаницына он молча открыл банку, извлек из нее кусок чего-то ярко-красного, понюхал, попробовал на язык, причмокнул.
— Эх вы! — сказал он, поглядев свысока на партизан. — Темнота вы, тьмутараканская… Да это же консервированная закуска, высший класс! А «милх» — это молоко сгущенное, — пояснил он и потребовал оплатить натурой труд переводчика этикеток на банках, что и сделали щедро партизаны. Остальное разделили между собой. Но вот Коржевский все трофейные продукты приказал сдать продовольственникам в общий котел, а сам, как бывший артиллерист, командир батареи, пошел проверить, как установлена пушка. Орудийному расчету очень хотелось стрельнуть, но Коржевский пока не разрешил, велел прежде разобраться в тонкостях прицеливания и вообще основательно изучить материальную часть «крупповского изделия». А что касается практических стрельб, то снаряды надо беречь. Наводить же и заряжать пушку можно учиться и без пальбы. Он встал на место наводчика, покрутил маховичок, протер рукавом и без того чистый дистанционный барабан, обернувшись, сказал:.