Три жизни Юрия Байды
Шрифт:
— Ротный миномет!
Снова невдалеке от островка раздался взрыв.
— Нащупывают… — молвил Кабаницын, не то спрашивая, не то утверждая. Юрась облизнул губы, скомандовал:
— Все по своим местам согласно боевому расчету!
Тускло-багровые вспышки продолжали плясать на фоне блеклой зелени ветел, судорожно вздрагивали листья. От болотного духа, смешанного с вонью тротила, перехватывало горло. Мины рвались вокруг островка, но людей не задевали. Стрелявшие, видимо, не имели точных координат, вели огонь по площади. Огненное узорочье то удалялось, то приближалось, и тогда совсем рядом слышен был свист осколков.
— Нет… нет… — прошептал Юрась, пересиливая боль, стараясь пробиться мыслью сквозь мутную пелену, обволакивающую мозг.
Из своего укрытия что-то кричал Кабаницын, но, оглушенный взрывом, Юрась ничего не слышал. Перевернулся на бок, посмотрел на товарищей, и проклятье вырвалось из его горла. Минометы клали мины точно по расположению болотного гарнизона, словно их кто-то нацеливал. Надо спасать людей, переправить их через болото в лес — другого выхода нет. Два заплыва на дощанике — и все будут вне опасности. Только бы не заметила Васса, что он ранен.
Серый дым путался в траве, в дыму смутно краснело лицо Кабаницына. Юра поманил его. Тот чуть помешкал: уж очень густо рвались мины — ивовые прутья, скошенные осколками, так и сыпались на голову. Кто-то кричал в бессилье, кто-то звал на помощь.
Кабаницын ловко, рывком метнулся из своего укрытия, прижался к земле возле Юрася. Тот крикнул ему:
— Забирай сколько влезет в лодку… раненых в первую очередь — и на ту сторону! — показал он рукой. — Вассу ко мне не подпускай, пусть переправляется со всеми первой. За мной и остальными возвращайся немедленно.
Кабаницын понимающе кивнул.
— Валяй живее, пока гады не обошли болото!
Кабаницын ушел. Он торопливо собрал боезапасы и пополз на противоположную сторону островка созывать людей. И вот уже здоровые потащили раненых к лодке, где Васса перевязывала их и размещала.
Кабаницын вернулся, доложил:
— Вассу я предупредил: мол, нельзя оставлять раненых одних, и она уходит с первой группой. Всего со мной — десять человек.
— Давай, одна нога здесь, другая — там…
— У тебя кровь на ногах, — показал Кабаницын. — Перевязать?
— Скорей возвращайся…
Кабаницын исчез.
«Выскользнем, — подумал Юрась с надеждой и, посмотрев на себя, скривился. — Так действительно истеку кровью…». Достал пакет, принялся бинтовать ноги.
Минометный огонь прекратился, островок был перепахан. Повсюду зияли мелкие воронки, над ними волокнился дымок. И тут Юрась увидел вдали надувные лодки. Десант?
Юрась прополз в блиндаж, вставил в гранаты запалы, положил их рядом с запасными обоймами автомата, прислушался. Над болотом повисла натужная тишина. Сквозь бойницы в стенах блиндажа взрывались солнечные струйки, размывая полумрак, освещали вещевой мешок Вассы, лежавший на топчане. Юрась дотянулся, взял, вытряхнул из него все содержимое на землю: нет ли каких-либо документов или бумаг? Нет. Значит, они при Вассе, а здесь ее немудреные вещички, случайно уцелевшие от бесконечно далекого мирного времени: зеркальце, гребенка, полотенце, какие-то ленточки, иголки и аккуратно завернутые в серую бумагу фильдеперсовые чулки. Добрый солнечный лучик ласкает их, и жалостливая улыбка тихо шевелит
— Старшой! Где ты? — раздался приглушенный голос Кабаницына.
Юрась с помощью Кабаницына выбрался из блиндажа. Кабаницын, мокрый, пыхтит, тяжело дышит.
— Порядок! Группа на той стороне. Снимаем остальных?
— Да.
— Держись за мою шею.
— Я сам… на локтях…
Они поползли, и вдруг замолчавшие было минометы прицельно ударили по центру островка, где были вырыты землянки.
— С лодок корректируют, гады! — выругался Кабаницын и, чуть приподнявшись, вдруг побледнел, узкие, заплывшие глаза округлились. У самой воды, на том месте, где стоял дощаник, валялись обломки, рядом корчился раненый Макуха, поодаль еще трое лежали без движения.
— Все… пропали… — выдохнул Кабаницын и, выругавшись в отчаянье, забрался в свое укрытие за торфяной кучей.
Юрась, ничего не сказав, пополз обратно в блиндаж. Да, о жизни можно не думать. Жизнь — это прошлое. Двадцать один год — и уже прошлое… Он не думал и о спасении — все пути отрезаны, надежд нет, все осталось позади. А впереди — лодки… Они приближались осторожно, медленно, часто застревая на кочкарниках. В бинокль уже были видны злые лица карателей, острые скулы пулеметчика, припавшего к своему оружию. Дольше всего взгляд задержался на широкой фигуре в гражданской одежде с белой повязкой на рукаве. «Тихон Латка!» — узнал Юрась и старательно стал выцеливать заклятого своего врага. Но расстояние было большое, и руки мелко дрожали. Лишь когда дистанция для стрельбы сократилась до требуемой, он скомандовал себе: «Огонь!».
Вместе с ним застрочил из автомата Кабаницын. Лодки остановились, две из них зашипели, спуская воздух. Каратели, очевидно, не ожидали сопротивления после массированной обработки минометами, и теперь, хватаясь за кусты, за исправные лодки, сползали в болото.
— А-а, жабы, забулькали! Лупи их! — орал Юрась, нажимая на курок автомата.
Но враги уже заметили, откуда по ним бьют. Остроскулый солдат направил ствол пулемета в их сторону и резал длинными очередями, не давая поднять голову. И тут опять заработали пристрелявшиеся минометы.
Юрась еще отбивался, Кабаницын молчал, опрокинувшись на спину.
Из последних сил Юрась, тяжело волоча ноги, пополз к товарищу. Кабаницын, залитый кровью, открыл мутнеющие глаза, прошептал перекошенным болью ртом:
— Стрельни в меня…
— Стрелять надо в них!
— Все… руки…
И, припав к земле небритой щекой, Кабаницын затих. Юрась потянул из его рук автомат, и Кабаницын опять беспокойно зашевелился. В его добрых, полных страдания глазах еще теплилось сознание. Он пошевелил запекшимися губами, силясь что-то сказать, видимо, очень для него важное, последнее. Юрась с трудом разобрал:
— Трое… у меня… трое…
А чего трое, так и не сказал.
На взмученной поверхности воды произошло какое-то замешательство, лодки стали расползаться, окружать островок. Юрась с автоматом Кабаницына вернулся на свое место в блиндаж. Взял противотанковую гранату, вставил в нее взрыватель, сунул гранату себе за пояс. Свои действия повторил мысленно: не упустил ли чего? «Ага!.. — вспомнил он и потянулся к разбросанным вещицам Вассы. — Вот…» Скомкав никому теперь не нужные чулки, Юрась расправил обертку и карандашным огрызком нацарапал на ней: