Три жизни Юрия Байды
Шрифт:
— Гм-м… — сказал я.
— Папа, я не выучила химию по очень уважительной причине, — поспешно заявила Наташа.
— Еще бы! Как всякий сачок…
— Нет, серьезно! Я не сачковала, мы накануне с мамой смотрели по телевизору передачу про Юрия Байду, и я очень разволновалась и потом не смогла сосредоточиться, потому что…
— Погоди ты стрекотать, ничего не разберешь из твоих пулеметных очередей. Какая передача? Про какого Байду?
— Ну, про того, что ты в газете писал… Документальный фильм демонстрировали, и он сам выступал.
— Глупости. Такого фильма нет. Если б его сняли, я узнал бы раньше других.
— Честное комсомольское, папа! Но фильм не только про Байду, показывали и других работников НИИ… НИИ… я забыла какого.
— А отчество Байды называли?
— Несколько
— Ты, я вижу, все забыла, кроме того, как хватать двойки, — в досаде я махнул рукой и принялся воспитывать подрастающее поколение. — В Москве десять тысяч с гаком Ивановых, из них треть Иван Ивановичей. Почему бы в миллионных массах не оказаться и нескольким людям по фамилии Байда? А настоящий Байда, о котором я писал, давно покоится в братской могиле.
— Нет, папа, я оттого разволновалась, что он рассказывал и про могилу, и про жизнь на болоте, и как он был ранен, а все другие погибли.
Мое сердце зачастило. Неужели и вправду это настоящий Байда, тот самый? Нет, это чересчур, это… невероятно! Спросил у Наташи, как называется фильм. Название она, конечно, забыла, но я уже не мог успокоиться — так на меня подействовало это сообщение.
Что ж, придется включиться в систему логического поиска, попробую протянуть цепочку связей. По порядку — что за чем следует? Что из чего должно вытекать? Начну с программы телепередач за прошлую неделю. Так, вроде нашел. Был документальный фильм «О людях одного НИИ». Название — конкретней не придумаешь. У этого творения документалистики, как и у всякого иного, есть, разумеется, родители. Они-то мне и нужны для расшифровки неведомого НИИ. Мой посредник — телефонный справочник. Нахожу номер студии «Экран». Узнаю фамилии авторов фильма. Звоню.
— Режиссер Эдуард Степанович Голубев? Очень приятно! Смотрел… взволнован… великолепно! Как называется НИИ? Химчистки? А-а!.. Извините, не расслышал… Спасибо!
Шелест страниц справочника. Так… НИИхим… и так далее.
— Отдел кадров? Очень приятно! Пожалуйста, мне нужно… весьма буду признателен… Что? Справки о работниках НИИ по телефону не даются?.. Благодарю!
Утром, полный сомнений и колебаний, отправляюсь в НИИ. По пути размышляю о таких понятиях, как случайность, совпадение, ассоциация, необходимость.
Здание НИИ — огромное, людей — тьма. Попробуй найди нужного тебе человека! Я сразу направился в партком. Уж там-то знают своих работников, особенно тех, которых показывают по телевидению.
Секретарь парткома Алексей Иванович Полынов принял меня так, словно давно ожидал. А когда узнал, что привело меня в институт, и вовсе расцвел. Да, Юрий Прокопович Байда, кандидат наук, трудится в нашем институте, это удивительно интересный человек, это воплощенная скромность.
— Представьте себе, мы только недавно узнали о его подвигах на войне. И что примечательно: до этого он сам о себе ничего не рассказывал. А как храбро сражался! Был в партизанском отряде, дважды тяжело ранен, контужен и по-хо-ронен заживо! Вместе с другими партизанами в братской могиле. А? Его случайно спасли и выходили неизвестные женщины. Потом он воевал в регулярной армии, проявил себя при форсировании Днепра. Сейчас общественность и военкомат перед высшими инстанциями ходатайствуют о награждении Байды. Как ни странно, у него до сих пор нет ни одного ордена за ратные дела. На фронте произошла досадная накладка: Байда, числился убитым, причем он сам недавно узнал, что он убит! Красные следопыты из села… — Секретарь парткома запнулся, придвинул к себе листок, лежавший на папке в стороне. — Следопыты… Рачихиной Буды!.. — улыбнулся он. — Какие только названия не выдумает народ! Так вот, эти ребята, пионеры и комсомольцы, смотрели передачу о нашем НИИ и прислали письмо в партком, приглашают Юрия Прокоповича посетить свою родину, места, где он партизанил. Я разговаривал с ним и вручил письмо, но… понимаете, не могу сказать, что письмо, то есть это приглашение, его обрадовало… Конечно, все это не так просто. Места тяжелые, трагические. Идти смотреть собственную могилу, бередить душу… Такое, извините, любого здорового человека выбьет из колеи, доведет до инфаркта. Да это
— Именно затем я и пришел к вам, Алексей Николаевич. Но, извините, еще один вопрос, скажите, жену Байды зовут Василиса? Фамилия девичья у нее была Коржевская…
— Видите ли, мы с Юрием Прокоповичем прошлые годы работали в разных отделах, поэтому детали его частной жизни мне просто неизвестны. То есть я хочу сказать, что не знаю, как зовут его супругу. Но он женат, это точно, и у него семья… Да чего нам гадать! Я сейчас приглашу его сюда.
Итак, мне крупно повезло. Четверть века прошло с тех пор, как я впервые услышал от Афанасьева о его друге детства, человеке сложной, тяжелой судьбы — Юрии Байде, а вот увидеть его ни разу так и не пришлось. И вот сейчас это произойдет. Разумеется, я не тешил себя надеждой увидеть живого Байду таким, каким он укоренился в моем воображении, но тот, кого я увидел, ни в какое, как говорится, сравнение не шел. Короче, не имел ни малейшего внешнего сходства с образом, созданным моей фантазией, образом, который складывался из рассказов Афанасьева, Вассы, из оценок его боевой деятельности.
Вошедший был среднего роста, чуть сутуловатый, косая сажень в плечах, лицо круглое, а не скуластое, каким я его представлял, на глазах — очки. И если б не проницательные глаза — серые, умные, таящие в себе нечто многозначительное, — вряд ли это лицо со словно приклеенной улыбкой тонкогубого рта можно было назвать привлекательным. Неспешной походкой проследовал он через кабинет к вставшему навстречу Полынову, поздоровался, бросил короткий взгляд в мою сторону, кивнул с достоинством, но без интереса.
— Знакомьтесь, Юрий Прокопович, товарищ журналист хочет взять у вас интервью.
Байда протянул руку, назвал себя. Рука мягкая, пожатие сильное, а голос… Тут я опять попал впросак: вместо рокочущего баска, каким представлялся мне голос Юрася, нечто невнятное, с хрипотцой. Здесь уж не скажешь, что внешность обманчива. «Какой пар в котле, таков и гудок…» — подумал я с непонятным и ничем не оправдываемым чувством неудовлетворения. Мы сели друг против друга, и я настроился слушать, надеясь, что он сейчас станет выдавать взахлеб потрясающие эпизоды из своей партизанской жизни и жизни послевоенной. Но Байда молчал. Это меня не смутило. По сути, так и должно быть. Почему он, собственно, должен сразу все о себе рассказывать постороннему? Далеко не всякий человек ни с того ни с сего будет выкладывать свою подноготную. Его надо прежде заинтриговать, вызвать на разговор, возбудить в нем воспоминания, радость или злость, а важнее всего — задеть в нем чувствительную струнку.
У меня было чем «расшевелить» его, и я с ходу сказал:
— Мой экипаж ЛИ-2 осенью сорок второго года вывез вашу жену Василису Карповну из блокированного партизанского района на Рязанский аэродром. Вы знаете об этом?
— Что?! — привстал Байда, и его лицо мгновенно покрылось испариной.
— Неужели она вам не сказала?
— Кто? Васса? Да я… да я ее с тех пор не, видел! Где она? — воскликнул он изменившимся голосом.
Я пожал плечами:
— У меня сведений никаких нет о Вассе Карповне. Также и об отце ее и о его отряде.
— Боже мой! — сжал виски Байда. — Один я выжил… Все погибли, все, все! — Он истерически застучал кулаками по столу и, припав головой к столешнице, затих, вздрагивая.
Больно и жалко было смотреть на его переживания. Мы с Полыновым сочувственно молчали. Но вот Байда выпрямился, потряс головой, как бы освобождаясь от тяжести нахлынувших воспоминаний. Скорбно сказал:
— Я искал их по всему свету, но… страшное было время. Никто не откликнулся, и я подумал: Васса умерла от родов, как умерла от этого ее мать Ксения Гавриловна, как умерла ее бабушка Варвара. Васса мне рассказывала об их трагической судьбе. Словно какой-то рок преследовал их род…