Три жизни
Шрифт:
— Здорово, девки! С праздником вас! Не ждали? А я вот он, ты, кума, открывай-ко ворота!
— Ну, ну, ботало-заботало! — обрадовалась Федосья. — Как ето ты прокрался незаметно, неслышно?
— Я же разведчик и охотник! — заулыбался Слава, скидывая полупальто и серую кроличью папаху. А Мария с умилением смотрела на верхний голбчик, на Славину гармонь. Песен они с Федосьей все равно бы напелись и наревелись бы, да какой праздник без гармони? Всухомятку бы веселились, кого им залучить, кроме Славы.
Федосья опахнула лавку полотенцем и указала Славе на самое видное место за столом.
— Проходи, кум, гостем будешь!
— Одну секунду, кума!
Слава пригладил волосы вокруг плешины, откашлялся
— Спасибо, девки! Сыт от пузы! — выбрался Слава из-за стола и сел на табуретку к подтопку пускать табачный дым в раскрытую дверцу. И чтобы просторнее было с гармонью. «Ну?» — взглядом спросил он старух, и те согласно закивали: «Давай нашу любимую». Федосья, казалось, не слова, а всю боль-печаль выдохнула из себя:
Враги сожгли родную хату, Сгубили всю его семью. Куда ж теперь идти солдату, Кому нести печаль свою?Старухи вели горестный рассказ от имени солдата, а Слава вторил им на гармони. Лицо у него суровое и только мокрые глаза выдавали, как он тоже переживает и волнуется. Втроем, чуть охрипшими голосами дважды повторили:
И пил солдат из медной кружки Вино с печалью пополам…Федосья с Марией всхлипывали и сморкались в платки, а Слава прильнул левым ухом к сжатой гармошке и шептал: «И-и эх, ять твою ять!»
Первой очнулась хозяйка. Она молча налила всем по кружке свежего чая и всплеснула руками:
— Девоньки, бабоньки, мужики! Ай и полно кручиниться, нынче праздник у нас! Кум! Давай веселое!
— Верно, верно, кума!
Гармошка широко распахнулась, ярко заголубела незабудками во всю грудь Славы и озорно расплеснула «улошную». Ноги у него заходили ходуном, Федосья проворно вскочила с лавки, подбоченилась и отчаянно пропела:
Сколько раз я зарекалась Под гармошку песни петь, Мой-ет боля заиграет — Не могу я утерпеть!Мария ненадолго прикрыла рот концом платка, а когда откинула — с лукавинкой вывела:
Проводи, боля, до дома И послушай у окна, Как родители ругают За тебя за варнака! Эх, пол земляной, Потолок жердяной. И пошли мои пимы —запошваркивали! — зычно гаркнул Слава и так горделиво вскинул голову — хоть и впрямь с профиля чекань медаль.
Дробить, дак дробить, Чтобы выходило. Такого любить —Чтобы сердце ныло! — пошла на круг Федосья, четко выстукивая каблуками башмаков.
Соловей через боярину Лети, не уколись. Боля с новенькой матанечкойМеня поберегись! — отозвалась Мария и поплыла навстречу подружке.
Черная черемуха День и ночь крошилася, ЯХлеба есть лишилася. — Снова задробила Федосья, а Мария — Славе:
На черемуховый цвет Навалился белый снег. На тебя, мой ягодиночка, У нас надеи нет!Слава яростно наигрывал и «задел» Марию:
Пошла плясать — Улыбнулася. Не тогда ли ты мене Поглянулася! Что же я наделала — Срубила черемшиночку. Что же я наделала —Сгубила ягодиночку! — дружно пропели старухи, и на звонкую дробь затенькали ответно в рамах стекла. И опять они:
Ягодина, ягодина, Ягодина, ты дурак. Ты везде меня нахаял, Я тебя нигде, никак! Эх, милка моя Припечаленная! Выйди замуж за меня.За отчаянного! — подскочил с табуретки Слава. Федосья с Марией не сдавались:
Серы уточки летели, Прям амбара скрякали. С дорогим-то рассчиталась, Только счеты сбрякали! Грубияночка моя, Сколь она и дельная, Сорок юбок одевала,Как корова стельная! — съязвил Слава, а подружки:
Милый мой, картовна шаньга. Шанежка не мазана. Ты скажи, картовна шаньга, Чем я не уважила?Слава прошелся с гармонью вприсядку, невзначай сронил табуретки и притворно застонал:
Зачем вы меня Напоили пьяную? Оказала весь характер, Совесть окаянную…— Ух, ух, на брюхе пух! — проголосили старухи и, растрепанные, усталые, повалились на лавки. Слава присел на пол, рукавом рубахи утирал пот и запаленно хватал воздух.
— Ну, оторвали, ну, оторвали! — восхищенно прищелкнул он.
— Кваском, кваском сейчас я вас остужу! — спохватилась Федосья и кинулась в горницу. Кто-кто, а она на всякий большой праздник готовит ядреный квас на листьях вишни и смородины, на цветах душицы и зверобоя. Все хвалят ее квас, а электрики-квартиранты, тянувшие высоковольтную линию, с кваса и отходили после получки. Напарятся в бане и прямо из трехведерной кадки черпают деревянным ковшом.
Пока угощались, пели и плясали, за окнами посерело, небо затянул морок и ставнями запостукивал южный ветер. Тогда-то и забежал Вовка — внук Федосьи.
— Не ко времени, баба, а? — задержался у порога парень.
— Что ты, что ты, внучек! Песнями да пляской праздник отмечаем, а я тебя с утра заждалась, — обрадовалась Федосья и проворно поставила угощение Володьше: — Садись, мы на который ряд уж поели!
— Отец, Володьша, чем занимается? — оживился Слава.
— На охоту ходили!