Триада
Шрифт:
– Я в Гаавуне остаюсь, Джерис. – повторил Таррель.
– Вот так просто возьмёшь и обманешь старую подругу? – ворковала Джерис.
– Чего тебе надо? – попытался убрать её руки Таррель.
– А то тягостно тебе? – прошептал она где-то рядом, щекоча ухо.
– Убери ручки свои. Пожалуйста. – сказал Таррель. – Ты за кого меня принимаешь?
– Да ты угомонись. – шептала Джерис ему на ухо.
Плащ соскользнул с плеч Тарреля и оказался на полу. Поцелуи Джерис то осыпали шею, то вспыхивали на лице, но
– А то не помнишь, как хорошо нам было две Эгары назад? – прошептала она.
Ладонь Джерис скользила уже по груди Тарреля, где-то под рубахой, так мягко и ласково, что казалось, будто лати разрывает его грудь, чтоб достать до самого сердца.
– Хватит. Помню. – ответил Таррель и убрал её руки. – Помню, что ты ужасно поступила со мной. Лгунья.
– Нет, Таррель. – шептала Джерис между поцелуями. – Лгун здесь только ты. Меня в петлю, а сам – в дорогу.
– Я никуда не еду. – повторил Таррель.
– Неужели?
Джерис нежно вложила в руки Тарреля бумажный свёрток.
– Ты очень глупый дежа. – сказала она и поднялась. – Других не знаю, но, должно быть, самый глупый из всех.
Таррель уставился на свёрток.
– Лазаешь по чужим вещам? – спросил он и гневно сверкнул глазами. – Я, конечно, сразу понял, что звездой небесной ты не станешь. Но воровкой…
– Не возьмёшь с собой – шепну кому надо, куда едешь и зачем. И что камень тот твой.
Таррель тяжело выдохнул.
– Джерис. Ты несносная лати. Оставь меня, пожалуйста. Отправлю тебя на самый Север. Тебя никто там не найдёт. Будешь жить там спокойно и славно.
– Ты меня уже раз отправил! – сказала Джерис, и голос её вдруг страшно изменился.
– Джерис, хватит. – сказал Таррель осторожно. – Успокой своего зверя. Я провёл тебя мимо этой дороги, мимо, но ты сама побежала туда.
– Так, значит? – сказала Джерис и сложила руки на груди.
– Я не возьму тебя с собой, Джерис. Не проси.
– Будь ты проклят, дежа! – выпалила Джерис. – Меня своим приятелям на Север отдаёшь, а сам бежать решил, как крыса?
– Я не решил. Я бегу с того момента, как родился. И вот почти прибежал. Могу дать тебе столько ардумов, сколько захочешь. Десятки, сотни дитаров. Дитаров! Только пожалуйста, не иди за мной.
– Кристалл-то кто нашёл? – не успокаивалась Джерис. – И что, если я тоже на Деджу хочу? Почему ты так зол ко мне? Здесь, я, скорее всего, умру.
Таррель поднял на Джерис усталый взгляд.
– Как и в подземелье. Только с меньшей вероятностью. – сказал он.
Джерис стояла перед Таррелем, молча уставившись на него злыми глазами.
– Ну что? Всё ещё думаешь, что я зол к тебе? – спросил Таррель.
– Врёшь. – сказала Джерис. – Не пошёл бы ты. Да никогда!
– Не то ты ожидала услышать, да? – сказал Таррель и развёл руками. – Думала, там в подземелье вокруг
– Я тебе не верю. Ты лгун и всегда им был, Таррель. Убежать хочешь, при том полные карманы серебра набив. Ты его не иначе как жрёшь.
Таррель ударил ладонями по коленям и покачал головой.
– А говоришь, что я всё серебром меряю.
– Ещё как меряешь! И ведь всё никак не хватает тебе, не успокоишься. Ничего, поколотит тебя жизнь, подавишься ею.
Таррель вспыхнул и поднялся.
– Да не было ещё такого, чем бы Таррель подавился! Даже если поперёк горла встанет – глотку себе разорву, выну, и проглочу заново!
– Ну, что ж, глотай. – сказала Джерис и бросила к ногам Тарреля девять дитаров. – Не нужны мне ни твои друзья, ни твои связи, ни ардумы твои.
– Джерис, хватит капризов! Остальные забери! – крикнул Таррель ей вслед.
Тень Джерис в дверях становилась всё короче и короче, пока не исчезла.
День близился к вечеру, а яблоки, пролежавшие весь день на солнце, съёжились, потемнели, и теперь пахли ещё терпче. Старики Шетгори затеяли большой ужин несмотря на скорбный срок. Таррель так и не понял, в честь чего. Особенно рад был Гофа, решивший, видимо, что небеса и Таррель услышали его просьбу о том, чтоб лати Фенгари поскорее покинула их дом.
Лати Фанкель выносила всё новые и новые блюда, приготовленные пусть не самым искусным образом, но с душой, и чувствовалось в них тепло рук доброй старой женщины.
Единственное, что не давало Таррелю насладиться последним вечером с Шетгори – это ожидание близкого объяснения с ними, с людьми, принявшими семь Эгар назад чумазого мальчишку-оборванца с мешком непонятного барахла и помощью по дому вместо уплаты за жильё. Только сейчас осознание того, что Шетгори, возможно, единственные люди на Эллатосе, которые не побоялись держать под своим домом страшные и очень далёкие для их понимания вещи, повергло Тарреля в тяжелую задумчивость.
– Арнэ, я иногда думаю, что ты – само небо. – робко улыбаясь, сказала Фани. – Только на небе так скоро могут сменяться солнце и тучи.
– Боюсь, что я и сам теперь последний раз вижу на этом небе солнце. – ответил Таррель, выдавив улыбку.
– Почему это? – обеспокоенно сказал Гофа.
Таррель вздохнул и откинулся на спинку стула, уставившись в крохотное пятнышко на скатерти. Старики переглянулись между собой, поняв, что дела, видимо, совсем плохи: обычно на расспросы Таррель либо отмахивался, либо сердился, но теперь его усталое лицо с нахмуренными бровями и поджатыми губами, ровно как и тяжёлое молчание, никак не разрешающееся словами, обеспокоило их.