Трибуле
Шрифт:
– Девочка моя, я удивляюсь, что мы долго не видим Лантене. А он обещал мне прийти.
– Если обещал, значит, придет, – просто ответила девушка.
Но в этой незатейливой фразе вместилась целая поэма о любви и доверии.
– Конечно. Хотя что-нибудь могло ему помешать.
– Что же это может ему помешать?
– Почем мне знать? Даже какая-нибудь мелочь.
Она, мило улыбнувшись, покачала головой.
– Нет, отец, нет. Никакая мелочь не остановит Лантене по дороге в этот дом.
Теперь уже Доле улыбнулся.
– Стало быть, ты предполагаешь, что чары, влекущие его сюда,
– Уверена в этом, – очаровательно улыбнулась девушка.
– Какая гордячка! – пошутил Доле.
Авет положила отцу руку на плечо.
– Нет, отец, я не гордячка; я просто уверена: если бы Лантене слышал меня, он не сказал бы, что я тщеславна.
– Он подумал бы об этом.
Девушка покачала головой и посерьезнела.
– Тем более не подумал бы. Он мне говорил, что я правильно делаю, доверяя ему. Если бы он не был достоин такого же уважения, как и любви, я любила бы его меньше. Да и ты, папа… Но что это ты меня дразнишь? Ты же думаешь о нем так же хорошо, как и я.
– Я считаю его самым честным, самым искренним парнем среди живущих на этой земле, – серьезно сказал Доле. – И когда я вынужден буду покинуть тебя, то, не задумываясь, оставлю ему заботу о твоем счастье.
– Почему ты говоришь мне это, отец? – удивилась Авет.
– Потому, дорогая дочка, что ты стала уже взрослой женщиной по суждениям своим и по отзывчивости сердца, хотя возрастом ты еще ребенок.
– Только поэтому?
– Другой причины у меня не было.
В это время раздался негромкий стук в дверь.
– Я пойду открывать? – спросила Афет.
– Открывай.
Через несколько секунд в комнате появился антенне. Его сопровождал Манфред.
– Мы уже начали беспокоиться о тебе, сын мой! – сказал, улыбаясь, Доле. – Садитесь, Манфред, друг мой.
Лантене обнял Авет, потом сел и посмотрел на Доле.
– Дочка, пойди-ка помоги матери кухарничать. Твоя помощь будет нелишней, потому что сегодня вечером у нас займут место за столом добрые друзья.
Авет повиновалась, успев послать своему молодому человеку воздушный поцелуй, на который Лантене, чем-то сильно обеспокоенный, не ответил.
– Ты хочешь сказать мне нечто важное? – спросил Доле, когда они остались втроем.
– Да, отец… Но пусть лучше скажет Манфред.
Доле вопросительно посмотрел на Манфреда.
– Я приехал из Мёдона, – начал тот.
– Мэтр Рабле не приезжал уже две недели… Это плохо… Как у него идут дела?
– Мэтр, – продолжал Манфред, не отвечая на заданный вопрос, – я отобедал там с двумя важными персонами…
– О! Они, должно быть, и в самом деле важные, если вы так оживились…
– Судите сами. Одного из них зовут Кальвин, а другого – Игнасио Лойола…
Доле содрогнулся:
– Игнасио Лойола!
– Да… И одно его имя приводит вас в трепет… В самом деле, это единственный человек, которого в наши дни надо бояться.
Манфред подошел к Доле.
– Мэтр, – сказал он тихо, – вам надо бежать.
– Бежать!.. Мне!..
– Да. Я знаю все, что вы можете мне сказать… Знаю дух драки и самопожертвования, воодушевляющий вас. Но я не знаю, на какой хитроумный маневр пойдет этот Лойола… И я боюсь!.. Послушайте, мэтр. Этот человек хвастается, что к его высказываниям
Доле встал.
– Я знал это, – просто сказал он. – Лойола – очень умный человек… Я следил за каждым его шагом, знакомился с его работами…И я считаю, что меня прославит такой противник, как этот человек! Он хочет моей смерти! Точнее сказать: хочет гибели моей типографии. В моем лице он пытается уничтожить науку и книгу.
– Отец, надо бежать!
– Никогда! – мягко оборвал Доле. – В религии деспотов есть свои мученики. Наука, освобождающая людей, должна иметь своих…
Лантене встал в свою очередь, взял Доле за руку и показал на дверь, из которой вышла Авет. Этьен Доле побледнел.
– Моя жена! – прошептал он. – Моя дочь!
– Отец, – спросил Лантене, – считаете ли вы, что имеете право жертвовать двумя нежными и любящими существами? Считаете ли вы, что можете без угрызений совести принести в их жизни подобную катастрофу?..
Доле возбужденно ходил по комнате.
Мало-помалу он успокоился.
– Лойола, – продолжил он, – один из тех знаменитых людей, которые оставляют на человечестве неизгладимую печать своей воли. Но эти люди хотят лишь собственного прославления, а вовсе не счастья человечества. Эти люди веками задерживают приход правды или вообще устраняют истину… Человечество стремится к идеалу, столь далекому, столь непонятному, что мир едва осмеливается его обозначить. Временами оно чувствует шок, потом, когда потрясение пройдет, человечество отправляется дальше, свято веря, что дорога по-прежнему верна… Но дорога уводит человечество в сторону… Отклонение, очень небольшое при старте, становится огромным через пятьдесят или через сто лет…И тогда необходима революция в умах и нравах, позволяющая человечеству вернуться на истинный путь… Да, конечно, этого Лойолу можно назвать бичом, сравнимым с самыми страшными убийцами. Но он убивает по-своему. И самое страшное в нем то, что он хочет убить не только тело. Он хочет добраться до сознания.
Доле спокойно развивал свои мысли.
Лицо его просияло. Манфред и Лантене смотрели на него с трогательным восхищением.
А Доле продолжал:
– Благодарю тебя, сын мой, за то, что напомнил о моих многочисленных обязанностях. Ты прав. Я не могу принести в жертву свою жену и свою дочь… Я уеду…
– Когда? – оживился Лантене.
– Завтра.
– Уезжать надо сейчас же, немедленно! – настаивал Манфред.
– Торопиться нечего… Лойола действует медленно… Завтра – самое время.
Доле внимательно огляделся.
– Сегодня вечером, – сказал он, – мы вместе поужинаем. Я хочу еще раз посидеть за столом в такой желанной для меня обстановке: мои любимые поставцы, скульптурные украшения лестницы, заставленный самыми дорогими для меня книгами стол с витыми ножками, шпалеры… Хочу попрощаться со всем этим… Мне будет недоставать только мэтра Алькофрибаса…
В этот самый момент раздался громкий стук в дверь. Доле вздрогнул. Манфред, обнажив шпагу, пошел открывать.
– Я уж думал, что никогда не доберусь сюда! – загрохотал веселый голос. – Этот мул столь же упрям, как и мессир Кальвин, и столь же коварен, как наш великий Лойола…