Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль
Шрифт:
Надежда. Тимоти? Какого Тимоти?
Софья Гавриловна. Я сказала «Тимоти»?
Надежда. Да, ты сказала «Тимоти». Кто это?
Софья Гавриловна. Я не помню. (Волнуется, переходит на крик. Истерически.) Я не помню, не помню, не помню!
Вдруг начинает биться в конвульсиях. Ее усаживают на диван. Все вокруг нее сгрудились.
Надежда. Клава, звони в «Скорую». Степа, воды!
Софья
Прахов (подбежал, пощупал на шее пульс). Всё.
Надежда. Что «всё»?
Прахов. Все кончено.
Все стоят молча. Вдруг Софья Гавриловна открыла глаза, осмотрела всех стоящих и улыбнулась.
Софья Гавриловна (с просветленным лицом). Я все вспомнила.
Надежда. Что ты вспомнила, мамочка?
Софья Гавриловна. Все. Тимоти вспомнила.
Надежда. Тимоти?
Софья Гавриловна. Мы познакомились в пятьдесят первом году на «Лебедином озере» в Большом театре. Он оказался американским военным атташе. А я была обыкновенная молодая советская женщина, член партии и член бюро райкома. Но в Тимоти я влюбилась. Мы встречались восемь месяцев. Он был женат, но готов развестись со своей Джил и жениться на мне. Когда он уехал в Чикаго брать развод, меня арестовали. Это было уже не НКВД, а МГБ. Меня допрашивал и пугал министр Абакумов. Обещал выпустить, если я забуду Тимоти. А потом со мной что-то сделали, и я его правда забыла. Я даже не помнила, как тебя родила в тюрьме.
Надежда. Ты меня родила в тюрьме?
Софья Гавриловна. Во внутренней тюрьме на Лубянке. Но я только сейчас это вспомнила. А тогда эта часть жизни вылетела из головы, как будто была стерта. Только иногда у меня были сны, которые на что-то мне намекали.
Надежда. И у меня были сны. Но ты же понимала, что ты меня не могла родить ни от кого.
Софья Гавриловна. Я понимала. Но, судя по отчеству, которое тебе вписали в метрику, думала, что у меня был какой-то Тимофей.
Клава. Ты мне говорила, что он был летчик и где-то погиб.
Софья Гавриловна. По профессии Тимоти правда был летчик. И для нас он правда погиб, как и мы для него.
Входит Клава.
Клава. Что тут происходит?
Надежда. Доченька, мы решили уехать. Я, папа, бабушка и ты. Фил нас всех берет с собой. Правда, Фил?
Филипп (покорно). О, йес.
Клава. Нет, мамочка, мы с Вадиком остаемся здесь.
Былкин и Надежда (одновременно). Вы с Вадиком?
Клава. Да, мы с Вадиком.
Надежда. А ты вообще подумала…
Клава. Мамочка, я твоя дочь. Когда я в кого-то влюблена, я думаю только о том, как я его люблю.
Микола.
Клава. Нет, Коля, это я все-таки не возьму, это слишком дорого.
Микола. Та ерунда!
Махнув рукой уходит.
Прахов (Клаве). А все-таки жаль.
Клава. Чего?
Прахов. Вы столько времени потратили на Достоевского.
Клава. А мне не жалко. Очень хорошая проза. Но стихи Вадика мне нравятся больше.
Картина последняя
На сцене очень необычное средство передвижения. Не то низкая телега, не то розвальни, а может быть, автомобиль. На заднем плоском белом борту этого сооружения большими кривыми буквами написано:
Софья Гавриловна сидит внутри, а Былкин, Надежда и Филипп укладывают вещи. Им помогают Клава и Немилов. Звук сирены, блеск мигалки. Появляется Володя.
Володя. Здравствуйте, господа. (Не слышит ответа.) А вы куда собрались?
Былкин. Мы… А в общем… (Не знает что сказать.)
Надежда. В общем, туда, где вас нет.
Володя. Где нас нет?
Софья Гавриловна. Взлетаем! (Прощально машет Володе рукой.)
Оказывается, «Биэмдаблъю» — это не телега, не сани и даже не автомобиль, а что-то сказочно-летательное. Слышен рев реактивных двигателей. «Биэмдаблъю» с нашими героями удаляется, одновременно поднимаясь, и исчезает в глубине сцены.
Володя (один на сцене. Повторяет). Туда, где нас нет? (Пожимает плечами.) А мы, как мне кажется, есть везде.
Фиктивный брак
Однокомнатная квартира в Москве, в районе Беляево.
Входят Отсебякин и Надя.