Трибунал
Шрифт:
Так родились совершенные созерцающие машины, сотканные из резонансов полевых структур, что были способны к познанию этой вселенной настолько же полному, сколь и бесцельному.
Моё собственное сознание, породнившись с искрой, моя собственная память, отпечатанная в самой её физической структуре, мои собственные эмоции, порождения биологической природы живого существа — для неё это всё было не более чем мороком, наваждением, грёзами несущественных наслоений поверх вечной самоуглублённой природы больцмановского стохастического процесса,
Оно было могучим, почти неуничтожимым, невероятно способным к логическим построениям, но оно не было разумным, поскольку оставалось солипсически замкнуто на себя. Для него вся Вселенная была его частью, а то, что таковой частью по какой-то причине не значилось, как бы в итоге и не существовало вовсе.
Целеполаганием, в высшей степени свободой воли в нашем тандеме обладал лишь я.
Для моей же искры мои страхи, мои планы и мои воспоминания были лишь такой же частью заключающей нас в себе ледяной пустоты, как эти звёзды или эти галактики.
Ей было всё равно, что будет завтра. Ей было всё равно, что было вчера. Она с трудом отличала мои «завтра» и мои же «вчера». Ей не было никакого дела до остального человечества. Она даже не была озабочена вопросами нашего с ней совместного выживания. Во время череды прыжков Века Вне, когда мы искали для человечества новый дом, погибли многие из нас, Избранных, но наши искры ничуть не жалели своих собратьев, оставшихся там, в межзвёздной пустоте. Миллиарды лет полного одиночества были для них совершенно равносильны и равноценны сотням лет тут, в тесноте Барьера.
Я привык к тому, что мою искру вообще ничто не способно обеспокоить или заинтересовать. Она уже видела всё. Она не ждала ничего сверх. Даже сам наш с ней странный симбиоз был лишь ещё одной данью её величеству случайности, невозможным совпадением, глупым стечением обстоятельств. Некогда мигрирующая группа плазмоидов была захвачена гравитационным колодцем старой спиральной галактики, надолго застряв на его дальней периферии в неприметной системе стабильного жёлтого карлика, обладающего ничем не примечательной каменистой планетой. Миллиарды лет спустя их совместный труд привёл к формированию мета-сознания Матери, такого же самосозерцающего и безэмоционального. К несчастью, эта планета однажды обзавелась разумной жизнью, в итоге не только угодившей в неосознанный симбиоз с плазмоидами, но и погубившей Мать.
Так родились мы, Избранные, осколки былого величия. Родились, чтобы отправиться вновь покорять пустоту пространства. Точнее, таковы были планы человечества, а что думали себе наши молчаливые искры, не знал никто из нас, да и не мог знать, поскольку мысли их были далеки от вербализуемого внутреннего диалога на любом из доступных нашему пониманию языков.
Искры попросту лицезрели происходящее, не давая ему оценок и лишь строя внутри себя бесконечные модели наблюдаемых событий. Я не был бы удивлён, если
Так работал наш односторонний симбиоз. Пока я боролся за будущее человечества, моя искра стояла в стороне, позволяя использовать свою силу, но не вмешиваясь в мои решения.
Впрочем, нет.
Было одно исключение.
Началось всё ещё там, на Старой Терре. В самом конце, когда уже погибла Мать, и когда самозванные спасители осадили гало-орбиту Муны.
Ромул и его Соратники вели затяжные переговоры с Симахом Нуари, позволившие в итоге добиться возведения Цепи. Но искры — и моя, и все другие, всё своё внимание переключили в тот момент совсем на другое.
На крошечный осколок чего-то чужого. Более чужого, чем искры Избранных иной расы, прибывшей к нам через межгалактическую пустоту войда. Все на свете искры, как есть порождения больцмановского процесса, во многом были подобны друг другу, если не сказать идентичны.
Но на этот раз искры почувствовали нечто иное. Нечто небывалое. Нечто, перед ними ранее не проявлявшееся за все миллиарды прошедших лет.
Они почувствовали, осознали, запомнили и принялись делать то, для чего появились на свет. Строить больцмановскую модель.
Но не сумели завершить этот процесс.
Это было сродни удивлению. Впервые я почувствовал нечто вроде эмоции своей искры.
И с тех пор, за все без малого шесть минувших столетий, искры будто отдалились от нас. Мы остались наедине с нашими новыми силами. А потом я и вовсе остался один. После завершения Бойни Тысячелетия наш Конклав фактически распался, рассыпавшись по уголкам утлой человеческой вселенной, упрятанной внутри Барьера, Первый исчез, Хранители пропали, Соратники оставили свой народ.
В огненном валу Бойни Тысячелетия в последний раз на мои призывы кто-то отзывался.
Впрочем, мы справились. Как справились бы и с пространственной угрозой, грозившей окончательно запереть человечество в пределах Фронтира.
Квантум строил теории о гипотетическом «фокусе», в Порто-Ново спускали со стапелей всё более мощные крафты, Адмиралтейство штурмовало Барьер, Эру искало новый путь для будущего человечества как вида.
Но стоило нам приблизиться к избавлению, как что-то неуловимо изменилось.
Как только случилась долгожданная триангуляция, моя искра разом изменилась, разделив мой гнев, перестав меня сдерживать.
А я, наконец, словно прозрел.
Разглядев очевидное.
Предательство круживших за гранью додекаэдра Цепи летящих.
Допущенный мной и отныне неминуемый раскол внутри человечества.
Но главное — исчезновение фокуса.
То, что физики Квантума почитали за экзотический физический процесс, оказалось куда большим.
И главное, давно знакомым. Хоть и безуспешно разыскиваемым.