Тридцать лет на Старой площади
Шрифт:
Но свои слабости, притом весьма серьезные, были и у политики США. Она недооценивала силу арабской национально-политической идеи, часто и здесь идентифицировала национальные движения с коммунистическим проникновением. Это лежало в основе всех крупных просчетов американцев. Правда, у непонимания были также объективные причины: эти движения угрожали экономическим, политическим и военно-стратегическим позициям, доставшимся США по наследству от колониальных держав.
Собственно, своими успехами в регионе СССР в немалой мере обязан Соединенным Штатам: своим враждебным отношением они подтолкнули к нам Насера и других арабских националистов. Реакция США не только на укрепление советских позиций, но и на естественные политические сдвиги, связанные с преодолением коло- ниальиого наследия, была часто неадекватной,
Но именно 70-е годы для Соединенных Штатов, как и для нас, были, думается, началом более реалистического подхода. Они стали учиться различать коммунизм и национализм, который сделался к этому времени менее воинственным, более сговорчивым.
Отношение СССР и США к присутствию противной стороны было различным и диктовалось прежде всего разными возможностями. Советский Союз считал себя вправе требовать (и никогда этого не скрывал), чтобы другие считались с его интересами на Ближнем Востоке, но в то же время не домогался каких-то особых преимуществ. США же стремились закрепить и расширить свое преимущественное, если не доминирующее, положение в регионе, оттеснив всех остальных. И это, кстати, касалось не только СССР, но и Западной Европы.
Я не исключаю, хотя это и маловероятно, что, скажем, в 60-е годы иных наших лидеров, возможно, и опьяняла мысль о том, что Советский Союз в состоянии чуть ли не вытеснить Соединенные Штаты с Ближнего Востока. Это могло быть связано с насеровским периодом. По своим масштабам, политическим возможностям и воздействию в арабском мире фигура Насера неповторима. Его гигантский авторитет служил мощной динамической силой арабского национализма. Далекий от коммунистических идей, их не приемлющий, он, однако, проникся доверием к советской позиции поддержки борьбы арабов. Насер сделал ставку на Москву в противостоянии Западу, в первую очередь Соединенным Штатам, оказывавшим на него грубое давление, и стал как бы мостом, по которому арабские националисты пошли на сближение с СССР.
Именно Насер привез к нам Арафата, представил советским руководителям лидера свободного Алжира Бен Беллу, свергнувших ливийского короля Каддафи и его друзей. Каддафи как-то сказал Горбачеву: «Раньше, при жизни Насера, мы всё в развитии советско- арабских отношений оставляли ему и шли за ним. Даже после победы ливийской революции мы поехали к Насеру и через него — в Москву… Мы помним, что говорил Насер о Советском Союзе. Он верил в вас крепко». Смерть Насера была крупнейшей потерей для советской политики. Если посмотреть поглубже, не приход к власти Садата и его последующие действия, не израильско-египетское соглашение в Кэмп-Дэвиде, а сама кончина египетского лидера стала своего рода поворотным пунктом: она резко подтолкнула в арабском мире процессы, которые затормозили рост нашего влияния, а затем привели и к его спаду.
В Москве тогда этого не поняли, да и, пожалуй, понять было трудно. Посланного в Египет после смерти Насера Н. Подгорною явно переиграл хитрый Садат, сумевший повести себя так, что Председатель Президиума Верховного Совета привез самые успокоительные выводы [118] . Но и наши службы пришли к ложному выводу, будто Садат (он при Насере умело держался в тени) — фигура временная, во всяком случае управляемая. Возможно, сказалось и влияние ближайших соратников Насера в Арабском социалистическом союзе, которые попытались дать бой Садату. Кстати, такого же рода оценки нового египетского президента высказывались поначалу и на Западе.
118
В ходе пребывания Подгорного в Каире был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и Египтом.
Впрочем, первый холодный душ обдал нас еще при Насере. Я имею в — виду 1967 год, нападение Израиля и поражение наших египетских друзей, болезненно воспринятое в Москве. Но оно было как бы компенсировано событиями в Ливии, Ираке, Судане, где пришли к власти националисты, ростом антизападных тенденций в арабском мире.
Затем последовал новый удар — высылка Садатом советских военных
119
Брежнев в декабре 1975 г. в Завидове даже как-то бросил: «Мы зашли и тупик из-за предательства Садата».
Таким образом, мы пережили двойное отрезвление. Шестидневная война 1967 года побудила более верно оценивать возможности арабов в конфронтации с Израилем, а «финт» Садата — более здраво судить об их позициях. Руководство постепенно избавлялось от иллюзий: политика становилась реалистичнее, хотя проводилась в прежних устоявшихся стратегических рамках. Более того, в связи с известным разочарованием, вызванным «изменой» Садата, кое-кто готов был броситься в другую крайность. Если раньше с арабами были охочи обниматься чуть ли не круглосуточно, теперь в иных кабинетах полюбили подтрунивать над боевыми качествами арабов, а то и слышалось: «Эти арабы… да пошли они подальше». Я слышал подобное из уст Подгорного, хотя, конечно, это могло быть подсказано обидой на «обманувшего» его Садата. Но и не только из его уст.
В середине 70-х годов Советский Союз занимал в арабском мире позиции, которые выглядели прочными. Они опираюсь на общую заинтересованность в укреплении самостоятельности арабских государств и богатый послужной список СССР по части поддержки их национальных интересов, на наши поставки оружия и экономичес- _кую помощь, наконец, на окрепнувшие взаимные симпатии наших народов.
В целом можно было бы сказать: в рамках преследовавшихся тогда целей Советский Союз с тем потенциалом, которым располагал, — значительно меньшим, чем у США, — все же неплохо использовал свои возможности, несмотря на очевидные слабости своей политики. В 70-е годы, думается, был. достигнут пик советского влияния на Ближнем Востоке. А в тот период заметное расширение позиций в разных зонах «третьего мира» воздействовало на ситуацию и в глобальном плане.
Но полоса наращивания влияния осталась позади. Вот как — и близко к истине — оценивалось это в «Национальной разведывательной оценке» США («Изменения на Ближнем Востоке: оценки и возможные варианты для Москвы»), датированной 29 мая 1979 г.: «Советы должны быть удовлетворены нынешней поляризацией на Ближнем Востоке и своим отождествлением с подавляющим большинством арабских государств по важнейшему политическому вопросу — оппозиции египетско-израильскому мирному договору. В целом подписание договора до сих пор содействовало советскому преимуществу, так же как падение шаха Ирана. Способность Советов извлечь позитивные завоевания из этих событий, однако, скована теми же самыми базовыми ограничениями, которые в течение долгого времени препятствовали их продвижению в регионе» [120] .
120
Changes in the Middle East: Moscow’s Perceptions and Options An Intelligence Assestment. — 1979. — 29 May. — P. iii.
Было несколько причин, по которым «буря и натиск» иссякли.
Во-первых, в основном вышел пар противостояния арабов бывшим колониальным державам, начал увядать революционный настрой политической фазы национального движения, стали громче заявлять о себе внутриарабские противоречия. Не затронутая политическими пертурбациями часть арабского мира — страны Залива — была слишком отсталой, а религиозно-феодальная хватка режимов, опиравшихся на иностранную поддержку, слишком прочной. Между тем их огромные финансовые ресурсы позволяли оказывать существенное влияние.