Тридцать лет на Старой площади
Шрифт:
Фрэнсис Фукуяма писал, что у меня был «голос, не согласный с официальной точкой зрения» [78] . Он утверждал, что в моих работах был более выраженный скептицизм относительно жизненности так называемых марксистско-ленинских партий в странах «третьего мира». «Анализ его работ в течение прошедших 25 лет, — отмечал Фукуяма, — показывает, что он последовательно скептичен относи тельио способности государств «третьего мира» осуществить успешный переход к социализму и никогда не выглядел убежденным в том, что марксистско-ленинские партии, партии второго поколения, могут быть реальной альтернативой первому поколению буржуазных националистов. В действительности правомерно характеризовать его как неохрущевца с акцентом на внешнеполитический потенциал некоммунистических, немарксистских государств
78
Soviet Strategy in the Third World. — P. 31.
В статье в «Правде» в феврале 1982 года, например, Брутенц делает кивок в сторону стран социалистической ориентации, затем быстро переносит акцент на «солидную базу для сотрудничества Советского Союза с теми освободившимися странами, где развиваются капиталистические отношения, но которые продолжают политику защиты и укрепления национального суверенитета в политике и экономике…» Он указывает на растущее сотрудничество Советского Союза с такими странами, как Бразилия, Индия и Мексика, предполагая, что именно они, а не государства социалистической ориентации, управляемые марксистско-ленинскими партиями, будут представлять собой более благотворную почву для советской политики.
Брутенц продвигает эти темы даже еще дальше в статье 1984 года, в которой он защищает антиимпериалистическую позицию и возможности ряда стран «третьего мира», ориентирующихся на капитализм. Он дает высокую позитивную оценку Конференции неприсоединившихся стран в Бандунге в 1955 году, которая вдохновила Хрущева на шаг в сторону от узкой ориентации на коммунистические партии» [79] .
Фукуяма даже утверждает, что с начила 80-х годов Советский Союз начал отступать от поддержки марксистско-ленинских партий к стратегии, «по Брутенцу», построения связей с большими, геополитически важными странами «третьего мира» [80] .
79
Soviet Strategy in the Third World. — P. 40–41.
80
Ibid.
Примерно такие же Оценки Фукуяма повторяет в статье «Модели советской политики в “третьем мире”»: «Брутенц в отличие от многих своих коллег и в течение всей своей академической карьеры последовательно никогда не проявлял особого энтузиазма в отношении авангардных марксистско-ленинских партий, к возможности построения подлинно социалистических институтов в отсталых странах» [81] .
Профессор Давид Олбрайт писал: «В конце 70-х годов ряд советских ученых поставил под сомнение некоторые ключевые моменты политической стратегии СССР в Африке, в частности значительное внимание, которое придавалось идеологическим позициям руководства африканских стран. Наиболее четко эти новые взгляды были изложены К. Брутенцом в его книге «Освободившиеся страны в 70-е годы» (М. 1979)… Со второй половины 80-го года советские комментаторы по африканским проблемам все в большей степени стали выражать точку зрения К. Брутенца» [82]
81
Francis Fukuyama. Patterns of Soviet Third World Policy // Problems of Communism. — 1987. — Sept. — Oct. — P. 5.
82
David Е. Albright. New Trends in Soviet Policy toward Africa // Africa notes. — 1984. — April 23.— № 27. — P. 3.
Американская же исследовательница в работе, вышедшей из Гуверовского института, в свою очередь отмечала: «В 1984 г. в статье в «Коммунисте» Брутенц, наиболее авторитетный специалист в КПСС по «третьему миру», доказывал, что поддержка политически и экономически слабых социалистически ориентированных клиентов, подобных Афганистану,
83
Communist and Post-Communist Studies. — 1993. — Sept. — Vol. 26. — № 3. — P. 320.
Наконец, на семинаре «Международный отдел при Добрынине», проведенном в октябре 1988 года госдепартаментом США и ЦРУ, докладчик Скотт А. Брукнер, сотрудник «Рэнд Корпорейшн», утверждал: «В то время как работы Брутенца в более ранние периоды часто выпадали из орбиты преобладающих взглядов и позиций, его писания и в особенности ясные политические рецепты находятся в прямом соответствии с тем, что сегодня выступает как программа внешней политики Горбачева… Он был единственным политически влиятельным советским автором, который, кажется, предлагал ясное направление для советской политики в развивающемся мире…
Нынешняя позиция Брутенца по «третьему миру» и его политические рецепты, которые являются совершенно явными в самых недавних работах, уходят своими корнями в более чем три десятилетия исследований (и пессимистических оценок) «прогрессивного потенциала» развивающегося мира. Его исследования могут быть разделены на три различных периода, но на каждом из них автор исходил из той точки зрения, что попытки Советского Союза утвердить свое влияние в «третьем мире» вполне могут быть напрасными. И именно эта точка зрения отличает Брутенца от большинства других советских авторов.
Начиная с 1977 года и до настоящего времени Брутенц, по существу, призывает СССР переключить внимание с маленьких, «идеологически правильных» государств развивающегося мира на большие, геополитически важные развивающиеся страны, действительно обладающие антиимпериалистическим потенциалом.
В определенной мере призыв Брутенца к расширению союзов Москвы, с тем чтобы туда были включены государства, недовольные Соединенными Штатами, — это возвращение к хрущевской политике поворота «к буржуазным националистам», подобным Нкруме, Насеру и Сукарно. Но в отличие от Хрущева Брутенц не утверждает, что клиенты подобного типа в конечном счете обратятся к ортодоксальному коммунизму. Скорее его призыв базируется на своего рода геополитическом утилитаризме: эти страны могут быть важными союзниками в соперничестве Москвы с Соединенными Штатами и обойдутся гораздо дешевле (и возможно, принесут большие материальные преимущества), чем слабые партнеры социалистической ориентации.
Возможно, наиболее поразительная особенность этих работ по «третьему миру» состоит в последовательном пессимизме по поводу перспектив быстрой, прочной и глубокой социально-экономической трансформации там. С середины до конца 70-х годов этот пессимизм был направлен против его коллег, академических и делающих политику (подобных Ульяновскому), у которых он совершенно определенно видел тенденцию переоценивать перспективу «революционного» продвижения в “третьем мире”» [84] .
84
The International Department of CC CPSU under Dobrynin. Procedings of a Conference on Octobcr 18–19, 1988 at the Department of State and Central Intelligence Agcncy. — P. 69–74.
Разумеется, во всех этих оценках полно преувеличений. Я привожу их, однако, лишь как свидетельство того, что у нас раздавались — и этого не могли не заметить зарубежные оппоненты — и более трезвые голоса, в том числе мой.
Но в политике эти голоса не находили какого-либо серьезного отражения, как, впрочем, и авангардистские выверты наших политологов тех лет. И не потому только, что партийно-государственное руководство не слишком прислушивалось к мнению экспертов среднего звена, но из-за нараставшей импотенции самих советских «верхов». В результате наша политика теряла всякий динамизм, превращалась в заложницу вялотекущего процесса втягивания СССР в события и процессы, которые ни в коей мере не диктовались его жизненными интересами.