Тридцать ночей
Шрифт:
Тело Хавьера резко ссутулилось, моё тело осело вместе с ним. Бенетто поднял его с места, а Реаган подняла меня, чтобы выказать честь судье. У меня не было лёгких, не было ни сердца, ни крови. Не было даже слёз. Бенетто взял руку Хавьера, Бейли следил за каждым их движением.
Наконец, Хавьер посмотрел на меня. Глаза в глаза. Я понимала, что мы видим одно и то же. Наше первое Рождество. Карнитас. Танцы. Наши нянченья с девочками. Шутки над Фейном. Картины.
Картины? ICE сказал, что источник конфиденциальной информации
Хавьер, Бенетто и Бейли начали движение в медленной процессии. Когда они поравнялись с нами, Хавьер остановился передо мной. Словно вырвавшись на волю благодаря его присутствию, мои слёзы, в конечном счете, потекли и каплями падали между нами. Я обвила его руками, игнорируя протесты Бейли. Пусть арестует меня за то, что обнимаю свою единственную семью.
— Иза, — нежно заговорил Хавьер, укладывая мою голову к себе на грудь. Он больше не пах перечной мятой и краской. Только как дом престарелых: — Не рассказывай девочкам и не привози их сюда. Они не поймут.
— Я знаю.
— И сама не приходи сюда, пока не будешь иметь на руках свою грин-карту. Пообещай.
— Что? Нет —, — я отклонилась назад, чтобы возразить, но Бенетто положил руку мне на плечо.
— Он прав, мисс Сноу, — сказал Бенетто. — Если вас будут аттестовывать, лучше перестраховаться.
— Но кто будет приходить навещать тебя? Я не хочу, чтобы ты был в одиночестве.
— Я буду, — голос Реаган был хриплый, но уверенный. — Каждый день, Хавьер. Мало ли что понадобится.
Хавьер поблагодарил её, его лицо выражало тень смущения и удивления. Затем он повернулся ко мне и взял меня за руки.
— Не позволяй им голодать, если ситуация не наладится, — прошептал он.
— Не позволю, — пообещала я.
Некоторое время он удерживал мой взгляд, а потом резко притянул меня к своей груди. Его плотное объятие причинило боль моим синякам, и я непроизвольно вздрогнула. Он заметил мою реакцию и нахмурился.
— Пустяк. Просто сглупила.
Он выглядел так, словно собирался что-то сказать, но Бенетто слегка подтолкнул его локтём. Бейли наблюдал за нами. Мне хотелось выяснить разговаривал ли Хавьер с Айденом, но я не могла сделать этого здесь.
— Пора, мисс Сноу, — сказал Бенетто, а потом всё произошло слишком быстро.
Руки Хавьера опустились, Бейли вступил между нами, и все они стали удаляться. Я бездумно пошла вслед за ними. Они задержались на мгновение в двойных дверях, и наши с Хавьером взгляды встретились.
— Люблю тебя, — произнесла я, придавая своему голосу всю силу этих слов. Любовь, которую Хавьер дарил мне, и которую я дарила ему.
— Всегда.
Двери за ним закрылись, в то же самое время, как его лицо лишилось красок жизни.
"Элиза, помни, мы меняемся при смерти..." Два металлических стола, бок о бок... белые простыни...
Руки Реаган крепко обвили меня. Каким-то образом, мы оказались на парковке, в её машине.
— Кто мог так поступить? — повторяла она снова и снова. — Мог ли это быть сам лично Фейн? Ты сказала, что он был под следствием.
Я покачала головой, глядя вникуда.
— Какую тогда выгоду он может извлечь из этого, в конечном счете?
— Я не знаю — может быть, он запаниковал. Кто ещё может такое сделать?
Я попыталась обдумать её теорию, но мой мозг начал проводить параллели, которые я никак не хотела проводить. Художественные принадлежности до сих пор находились в доме Айдена; Айден настаивал, чтобы я сдала Хавьера; его обещание уничтожить всё, что может навредить мне; наводчик знал, где живёт Хавьер и его расписание; никаких связей с Департаментом Юстиции. Я ненавидела подозрения, которые формировал мой разум, так что я позвонила ему с телефона Реаган, чтобы их развеять.
Телефон Айдена не отвечал в течение длительного времени, в сравнении с тем, что на мои звонки он обычно отвечал сразу же после первого гудка. Когда я уже собралась прервать звонок и набрать заново, он ответил.
— Элиза, — его голос был сдержанным.
— Я знаю, что ты в курсе того, что его задержали, и мы разберемся с этим позже. Прямо сейчас мне надо услышать от тебя, что ты не имеешь никакого отношения к этому.
Он не ответил. Я прислушивалась к звуку, но ничего не было. Будучи опустошённой, я ощущала себя, как трубопровод. Свободной для протекания любых, подобным нечистотам, чувствам. Первым чувством был: страх.
Он всё ещё хранил молчание.
— Это ты его сдал? — мой голос упал до смерти перепуганного шёпота.
— Да, — его голос был тихим, но спокойным.
— Нет! Нет, ты врёшь. Скажи мне, что ты врёшь.
Он молчал.
— Я не верю тебе.
Не имея причины, я цеплялась за природное чутьё. Но когда я произнесла слова, я вспомнила его отвратительную угрозу в адрес Хавьера, на случай если что-нибудь когда-нибудь подвергнет меня опасности.
— Ты не сделал бы это. Ты никогда бы не причинил мне такую боль, — каждая клеточка, а их не так уж и много осталось, отвергала эту мысль.
— Я уже это сделал, — его голос был безропотным.
Асфальт на парковке преобразился в чёрное сукно. Чёрное траурное платье, чёрное кружево, а затем тьма.
Я боролась, уговаривала и умоляла его, но его ответ так и не изменился. Боль, соизмеримая только с несчастным случаем со смертельным исходом, наполнила пустоту. Я ожидала, что мышление настигнет меня. Но оно складывалось в обрывки.
— Зачем ты это сделал? Ты так сильно хотел, чтобы я оставила тебя, что было неважно, какова будет цена этого? Это что некий извращённый способ спасти меня от самого себя? Заставить мои мечты воплотиться в жизнь, списав в расход других?