Тридцать ночей
Шрифт:
Из аэропорта PDX был только один вылет в 6:55 вечера. 2.050 долларов. На часах уже было 6:10. Как может день перечеркнуть четыре года жизни в считанные часы? Но если жизни должны обрываться, пусть это будет моя жизнь. "Если я вернул тебя к жизни, я хочу, чтобы ты проживала её", — однажды сказал он мне. Воспоминание заставило мою грудь неудержимо содрогаться. Мне казалось, будто я теряла нечто жизненно-важное, но у меня не было сил анализировать это, потому что его признание верховенствовало над всем. Так много неизведанного до сих пор было в каждом из нас. Это было красивое начало на фоне самого разрушительного конца. Бездна, образовавшаяся из-за его потухшего света,
Меня рвало в уборной до тех пор, пока ничего кроме кислоты не выходило. Реаган поддерживала меня словами, которые я не слышала. У линии безопасности, она приобрела газету "Орегонец" и подняла на меня взгляд, из её глаз лились слёзы.
— Твоя традиция, — она шмыгнула носом, и запихнула её внутрь моего рюкзака, вероятно рядом с моей первой газетой, которую я купила в Штатах.
Мы обнимали друг друга до тех пор, пока меня не пригласили на посадку. Элиза Сноу... точь в точь, как в моих ночных кошмарах, но Реаган была со мной здесь до самого конца.
— Возьми, — сказала я, снимая с шеи камеру, которую он купил мне. — Здесь запечатлены все наши места, вся наша жизнь. Посещай их время от времени.
Реаган взяла "Никон", рыдая.
— Я люблю тебя всей своей жизнью, — сказал я ей.
— Я тоже люблю тебя. Увидимся через пару недель. Я привезу с собой любого американца, которого смогу встретить на своём пути, чтобы выдать тебя замуж и вернуть обратно.
Сотрудник службы безопасности счёл мою бледность за страх и провёл меня к выходу. Образ Реаган струился волнами из-за жидкой завесы моих слёз до тех пор, пока я больше не смогла её видеть.
Внутри самолёта я уложила свой рюкзак под кресло и немигающим взглядом неотрывно смотрела в окно. Я не хотела упустить ни единого проблеска своей американской не-мечты. Вдалеке солнце садилось за горы Вест Хиллс, в которых ютился его дом. Я гадала: "А не находилась ли моя душа до сих пор на реке Роуг". Она никогда не воссоединится со мной в Англии. Она всегда будет свободно парить здесь, следя за Солисами, Реаган и ним. Я предполагала, что если ты достаточно далеко уезжаешь, душа разбивается на части.
Прямо подо мной Америка постепенно меркла. Пожалуй, дело было в высоте или пустоте внутри меня, но в этом полёте я не повлекла за собой призраков. Я была одна. Содрогнувшись, я потянулась за рюкзаком, желая достать свой шарф. Из-под блузки выглянул армейский жетон Айдена, но я проигнорировала его, поскольку, когда я расстегнула свою кладь, на самом верху находились перевязанные пурпурной лентой, пожелтевшие, запечатанные конверты и прикреплённая к ним записка на белом клочке бумаги.
Я потянулась к записке, спрашивая себя: "А может ли она воскресить меня к жизни". Мои призрачные пальцы соприкоснулись с хрустящим листом бумаги, но осязать они не были больше способны. Они просто работали: схватить, поднять, развернуть. Я читала текст, написанный незнакомым, наклонным почерком, по одной расплывчатой букве за раз.
Элиза,
я нарушаю правила мистера Хейла, отдавая тебе его письма, в надежде, что они приведут тебя к мужчине, которого ты знаешь, а не к тому, кого ты слышала вчера.
Не совершай ошибку, сожалеть о которой вы оба будете всю свою жизнь.
Бенсон
Ох!
Переведено для сайта http://vk-booksource.net
Бонусная глава
Тридцать ночей Хейла
Глава 10
Парадокс
"Это моя винтовка. Таких винтовок много, но эта — моя...
Моя винтовка — мой лучший друг. Она — моя жизнь...
Мы станем частью друг друга... "
Молитва морпеха США
Субботним утром ровно в 9:42, Бенсон въехал на западную парковку колледжа Рид, расположенную близ здания факультета химии, как можно дальше от лаборатории Дентона.
— Мы на месте, сэр, — сказал он.
На месте. Да, на месте. Какого хрена я вообще тут делаю?
Я прекрасно понимал, что делал. Я действовал для целей дальнейшего упрочнения своего положения на вершине Самого Одержимого и Опасного Поклонника в мире.
Я в замешательстве посмотрел из окна "Ровера" — несущественное, напрасное действие. Я уже помнил каждый пискель этого образа. За исключением новых листьев, опавших в сточную канаву, бутонов на вишнёвых деревьях и двух голубых соек, клюющих хлебные крошки на тротуаре.
— Колледж закрыт на каникулы, так что кампус должен быть пустым, — продолжил Бенсон. — В округе никого нет. И я буду следовать за вами на расстоянии.
Я опустил окно — ещё одно несущественное, напрасное действие — но его ротативный шум наполнил воздух иным, кроме слов Бенсона, звуком. Звуком, отличным от болезни, в которую я начал мучительно медленно затягивать себя этим туманным весенним утром. В жизнь Элизы Сноу.
— Она будет в безопасности, сэр, — упорствовал Бенсон.
Его слова — произнесённые низким, глубоким, со свойственной ему подчёркнутой медлительностью, голосом — раскололи воздух. Вместо того чтобы уверить меня, я почувствовал нечто похожее на острый такт заряжаемой винтовки. В воздухе появилось ощущение необратимого выстрела, который навечно изменит ход войны. Проблема этой ситуации была такова, что не я держал оружие; я сам был оружием. Холодный металл согревался в нежных женских руках. Заряженный под завязку пулями. Ей оставалось лишь выбрать куда меня нацелить. Мой ужас был таким же, как и у любой винтовки, я могу причинить боль своему владельцу с равным успехом, как и мой враг. И как любая винтовка, видимо, я перестал быть сам себе хозяином. Я настолько хорош, насколько хороша рука, владеющая мной. Может быть, мне повезёт, и Элиза укажет мне на всё, что преследует её, дабы я смог покончить с этим. Или может быть удача будет на её стороне, и она вовсе не подберёт меня. Но есть и третий вариант — один из самых кровавых — заключающийся в том, что она подберёт меня и направит на саму себя.
Из всех трёх вариантов, единственный вариант, который я должен был желать, так это второй — тот, где она будет держаться подальше от меня, вполне возможно, после воплощения в жизнь варианта за номером "Один" с моей помощью. Но, будучи беспощадным, вариант, которого я так сильно страшился, равно, как и сильно жаждал — это последний. Тот, где я заявлю на неё права, как на свою, раз и навсегда. Это моя «Уловка-22»65: у меня не было золотой середины. Никакой альтернативы, в которой она смогла бы просто держать меня, не производя выстрела. В этом и заключалась проблема заряжённого оружия: всегда на что-то нацелено.