Тридцать три несчастья
Шрифт:
— Ну, подхожу к дверям, люди какие-то выходят, пропускаю их. И вдруг прямо на меня, буквально нос к носу, Воронов выпиливает. Мне бы, дураку, не заметить, а я раззявился, дескать «здрасьте вам».
— Так и сказали?
— Какое там! Он шарахнулся от меня, как от чумы, на улицу выскочил и умчался.
— А в каком направлении, не заметили?
— В переход, на другую сторону.
— Антон, подходим к самому главному. Вы уверены, что это был именно Воронов? Судя по вашим словам, вы видели его мельком…
— Да
— Допустим. А что-нибудь еще необычное успели заметить? Может, его ждал кто-то?
— Да вроде нет… Вот только выглядел он странно. Понимаете, он всегда такой холеный, отутюженный, что ли… Морда лоснится, волосы блестят. Под Мэла Гибсона косит. А тут вдруг — башка сальная, щетиной зарос, как будто бороду отпускает, рожа помятая. Но точно он, голову даю на отсечение.
— Ну что ж, если это все, то спасибо вам большое. Вы очень помогли.
— Да чего там… Скажите, это все-таки Кирилл девчонок-то того?..
— Не будем опережать события.
Быстрицкий кликнул Мокеенко, подписал пропуска, и молодые люди удалились, клятвенно пообещав сразу сообщить, если что узнают.
— Ну, что скажешь, друг мой юный? — озабоченно потирая затылок, спросил Клюквин.
— А то, Александр Владимирович, что я был прав, — победно улыбнулся Быстрицкий и ткнул пальцем в свою схему. — Как видите, все замыкается на Воронове. Надо его в розыск объявлять.
— Объявляй.
Клюквин устало вздохнул, прошелся по кабинету, взял свою знаменитую кружку и сделал глоток напрочь остывшего кофе.
— Так на чем мы с тобой остановились?
— На Галушко.
— Валяй.
— Итак. В 97-м году он переправлял партию пушнины в Милан. Было у него два контейнера с песцами, а в третьем — овчина. Так, по крайней мере, в сопроводиловке было указано. А когда вскрыли, оказалось, что в двух действительно песцы, а в третьем вместо овчины — соболя. А это не только громадный штраф, но и уголовная ответственность. Сечете?
— Не дурак, понял. И сколько господин Галушко огреб?
— Да в том-то все и дело, что нисколько. И знаете, кто ему тогда выкрутиться помог?
— Ну, кто?
— А угадайте, — лукаво прищурился Сережа.
— Не томи, кормилец, — Клюквин выразительно взглянул на часы.
— Ладно уж, пощажу. Его доброхотом оказался не кто иной, как Вадим Андреевич…
— Неужели Галдин? — догадался Клюквин.
— Я всегда верил в проницательность работников прокуратуры, но вы, Александр Владимирович, превзошли все мои ожидания.
— Ты, дитя, завязывай хохмить. Это довольно серьезный факт. Доказательства есть?
— Ну, откуда… Это я по своим каналам надыбал, неофициально, так сказать. Все концы спрятаны.
— Значит, доказательств нет, а свидетелям хорошо заплатили. Видел я этого Галушко — вякнуть против него себе дороже. Пока примем эту зацепочку как предлагаемые обстоятельства. Так, кажется, говаривал старик Станиславский?
— Про это я не в курсе, а вот что не верил он никому, это факт. Наш человек.
— Так ты стрелочку-то нарисуй, от Галдиных к Галушко.
— Да я и сам думаю. — Сережа взялся за фломастер. — Кстати, как там Любовь Николаевна? Вы видели ее?
— Пока нет. Жду звонка из больницы. Как только придет в себя, так сразу.
— А что врачи говорят? Как она?
— Ничего, как ни странно. Сотрясение и ушибы, даже переломов нет. Говорят, феноменальная удача. А вот с Колей дела обстоят неважно.
— С Колей? Так он нашелся?
— Представь себе. Вместе с матерью в больнице сейчас.
— Так, может, он, на фиг, и не пропадал?
— Вот это и собираюсь выяснить сегодня. На фиг.
В двух словах он поведал о своем посещении больницы. Выслушав его рассказ, Быстрицкий слегка присвистнул:
— Ну и дела! Парень явно не на курорте отдыхал. Завирала маманя про дачу. Скорее всего держали его где-то, а мать шантажировали. А как он дома-то оказался? Выходит, выкупила она его или как-то иначе договорились?
— Попытаюсь вечером его разговорить.
— А знаете что, свяжусь-ка я с ГИБДД. Уж не подстроили ли ей эту аварию, а?
— Светлая у тебя башка. Займись этим прямо сейчас.
— Будет сделано. Да, кстати, Александр Владимирович, чуть не забыл. Я навел справочки кое-какие. Позвонил Катьке в агентство, так выяснилось, что одновременно с Колей Ревенко и Вороновым пропал еще один человек.
— Начинается… Час от часу не легче. Кто такой?
— Личный водитель Ревенко. Виктор Антонович Филимонов. Во как!
Клюквин засунул руки в карманы брюк и тяжелой поступью прошелся по кабинету, поскрипывая рассохшимися паркетными половицами. Затем приблизился к Быстрицкому, прихватил его за шкирку и ласково спросил:
— Сынок! А ты ничего не путаешь? Водитель Ревенко — Игорь Валерьянович Бельчиков. Я с ним давеча имел беседу в агентстве. При тебе, между прочим. Цел он и невредим.
Сережа затрепыхался, пытаясь освободиться, но Клюквин держал его, пока не треснул воротничок рубашки. На счастье Быстрицкого, раздался телефонный звонок, Клюквин отпустил напарника и снял трубку: